— Добро пожаловать на наш пикник, мистер Парселл. Бобби говорил о вас так часто и много, что мне кажется, мы уже знакомы. — Ее взгляд смерил Ника с головы до ног, отметив модную спортивную рубашку и кроссовки, заляпанные яичным желтком. Эти пятна появились в результате их участия в соревновании по переносу сырых яиц на ложке, когда они заняли второе место.
Ник был немного расстроен, но Бобби, казалось, было все равно. Мальчик гордо демонстрировал свою красную ленту победителя и другую, синюю, полученную за бег на трех ногах. Они приняли участие и в других соревнованиях, но не заняли призовых мест.
Более поглощенный восторгом Бобби, нежели испорченной рубашкой. Ник вежливо пожал руку женщины и был приятно удивлен твердостью ее рукопожатия.
— Я тоже слышал о вас очень много, — сказал он. — Бобби считает, что вы самая лучшая учительница в мире.
— В самом деле? — Она так тепло улыбнулась ребенку, что Ник немедленно проникся к ней расположением. — Он замечательный мальчик. Вы должны гордиться им. — Взгляд учительницы скользнул куда-то назад. — О, Чесса! Замечательный день сегодня, не правда ли? Очень хорошо, что отец Бобби в этом году сумел приехать на наш пикник.
— Да, это чудесно.
Хотя Чесса разговаривала с учительницей, ее обеспокоенный взгляд не отрывался от сына. Мальчик был возбужден, щеки у него пылали, а глаза сияли из-под растрепанных, взмокших волос. Она смотрела на него, полная радости и удивления, готовая плакать от переполнявших ее чувств.
— У Бобби сегодня самый чудесный праздник, — произнесла она.
— У нас обоих, — вступил в разговор Ник.
Чесса пристально посмотрела на него и поняла, что он говорит совершенно искренне. В ее глазах отразилась такая благодарность, что это тронуло Ника до глубины души.
Ник понимал, что с ним происходит нечто необычное. Эта сладкая боль, это смятение чувств были непривычны ему. Стремление быть рядом с этой женщиной росло и угрожало смести барьеры, которые он так тщательно выстроил в своей душе, чтобы защититься от боли. Он отгородился от чувств так давно, что, можно сказать, очерствел. Встреча с Чессой пробудила его душу, и чувства, которые он теперь испытывал, омывали его существо теплым, нежным потоком, солевая и лаская ему сердце. Но Нику некогда было анализировать свои ощущения, потому что Бобби снова требовал внимания к себе, прыгая вокруг и дергая его за ремень.
— Скотти! — Сын поволок Ника к высокому мальчику в джинсах, выпачканных травой. — Смотри, вот мой папа!
Скотти посмотрел на него презрительно, хотя стоящий рядом с ним мужчина, по-видимому его отец, дружелюбно махнул рукой. Прежде чем Ник успел поздороваться, Бобби поволок его дальше, к следующей группе веселящихся детей и мужчин.
— Чад, Шэд, Джейми, это мой папа! Джонни, гляди, какой у меня папа!
Один из мужчин, толстый и запыхавшийся, бросил сочувственный взгляд на испорченную рубашку Ника.
— Битые яйца, а? Да, все может случиться. — Он кивнул на очень похожие пятна, красовавшиеся на его потрепанных штанах. — По-моему, бег с сырыми яйцами просто кошмарная выдумка. Этого хватит, чтобы довести до разрыва сердца. — Он ухмыльнулся. — Вы участвуете во всех соревнованиях?
Ник кивнул.
— Похоже, что так.
Очередной сильный рывок, и он обнаружил, что стоит перед новой компанией мальчишек, а его сын выкрикивает ставшее уже привычным приветствие:
— Смотрите, ребята, это мой папа!
Ник взглянул на Чессу и увидел, что она направляется к покрывалу, лежащему на траве, где их ожидал ланч. Казалось, она была настолько погружена в свои мысли, что не замечала окружающего. Она выглядела такой хрупкой и одинокой, что у Ника перехватило горло. Сердце его забилось, и он почувствовал непреодолимое желание встать рядом с ней, коснуться ее руки и, глядя в сияющие голубые глаза, окунуться в тепло ее улыбки. Чувствуя, что он не может оторвать от нее глаз. Ник коснулся руки Бобби.
— Мне хотелось бы перекусить. Как насчет ланча?
— Нет, мне сейчас не хочется, — отозвался Бобби, вертя головой во все стороны. — О, вот Энни и Марша! Они учатся вместе со мной. Пойдем, пап!
— Позже, сынок. Давай поедим.
— Но я хочу, чтобы ты с ними познакомился! — Мальчик вывернулся из-под руки Ника и умоляюще смотрел на него.
Ник уже был готов отказаться, когда неожиданно в глазах ребенка появилась печаль. Дрожащим голосом, почти плача, он спросил:
— Тебе не нравится быть моим папой?
Эти слова причинили Нику боль гораздо более сильную, чем любой физический удар. Он сам стал причиной слез, звучавших в голосе сына и уже катившихся по его щекам. Картины прошлого всплыли в его памяти, более живые, чем реальность. Он увидел лицо своей матери, бледное и прекрасное, со впалыми из-за болезни щеками. Он вспомнил, как она улыбалась ему, мягко и нежно, с той же материнской любовью, которая светилась в глазах Чессы при взгляде на Бобби. В его мозгу зазвучали слова, напомнившие ему то время, когда он знал любовь своей матери.
— Конечно, твой отец любит тебя, — шептала она, утирая его детские слезы. — Он просто не знает, как показать это. Но он гордится тем, что ты его сын.
— Я не хочу быть его сыном! — рыдал Ник. — Он меня ненавидит, и я тоже ненавижу его!
— Не смей так говорить! — Резкость в голосе матери поразила его. Мама очень редко повышала голос. Когда она наконец заговорила. Ник услышал: — Твой отец хороший человек, Николас. Но даже самые хорошие люди имеют свои слабости.
— Он пьяница, мама! Люди так говорят. Они смеются над ним и надо мной тоже.
— Алкоголь — это проклятие. Любовь к тебе дает ему силы и мужество бороться со своими демонами, даже когда руки у него дрожат, а алкоголь затуманивает разум. Ни капли спиртного не коснется его губ на этой неделе.
Ник не поверил.
— Он всегда обещает остановиться, но никогда не выполняет обещаний.
— Ему нелегко. Важно то, что, несмотря на боль и страдания, он продолжает эти попытки. Знаешь почему?
Ник признался, что нет. Мать обняла его и прижала к сердцу.
— Это из-за тебя. Он знает, что каждый мальчик нуждается в отце, чтобы гордиться им.
Даже когда видение исчезло, Нику все еще чудились объятия его матери. Он ощущал аромат жасмина, исходивший от ее волос, и свежесть ее мягкой кожи. Он чувствовал ее нежный поцелуй у себя на лбу, слышал слегка дрожащий, хрипловатый голос, полный безграничной нежности. «Каждый мальчик нуждается в отце, чтобы гордиться им».
— Папа! — Сильный рывок вырвал его из омута воспоминаний и вернул в настоящее. Перед ним было лицо Бобби. — Я рассказал о тебе Энн и Марше, и они сказали, что я все выдумал! — Мальчик дернулся и остановился, глядя на Ника с таким доверчивым ожиданием, что это пронзило ему сердце. — Пожалуйста, папа! Я должен показать им, что ты настоящий, живой! Я должен!
Пытаясь справиться с внезапным наплывом эмоций, Ник сжал плечо сына и вытер слезы с удрученного маленького личика.
— Ну что ж, я полагаю, что тогда нам лучше пойти и показать им, насколько я реален.
Радость невыразимо изменила лицо Бобби. Ник взял сына за руку и решительно направился к толпе счастливых детей и их родителей.
Каждый мальчик нуждается в отце. Каждый.
Держа сонного ребенка на руках. Ник ждал, пока Чесса включит свет на дорожке к дому, и только потом последовал за ней к крыльцу. Бобби что-то сонно пробормотал, когда его уложили на кровать, и тут же провалился в глубокий сон. Он даже не шелохнулся, когда мать снимала с него ботинки и носки. Из-под подушки Чесса вытащила маленькую пижаму, белую, разрисованную космическими кораблями и персонажами из мультфильмов. Ник улыбнулся. В детстве у него не было такой чудесной пижамы. Он даже не мог припомнить, носил ли он пижаму вообще. Обычно он спал в трусах и старой отцовской футболке. Это ему казалось вполне удобным, и он не знал, что другие дети могут ложиться в кровать в шикарных пижамах. Ник был доволен, что у его сына есть такая замечательная пижама.
Однако у этого мальчика было еще кое-что, чему нет цены. Это — материнская любовь. Ник тоже не был обделен ею в детстве. Теперь, став взрослым, он не уставал благодарить Бога за то, что Он позволил ему в детстве насладиться нежностью и любовью матери. Память о том, как мать гладила его по волосам и прижимала к сердцу, была для него самым драгоценным сокровищем.
Тронутый до глубины души, Ник наблюдал за тем, как Чесса разгладила взъерошенную шевелюру сына и провела тонкими пальцами по его бровям и щеке. Казалось, она стремится запомнить черты любимого лица. Любовь матери — величайший дар во вселенной, и его сын был самым счастливым ребенком в мире. Впрочем, теперь и сам Ник считал себя счастливцем.
Неожиданное покалывание в глазах заставило его отвернуться. Внезапно он ощутил себя незваным гостем, вторгшимся в священнодействие матери у постели ее ребенка. Чувство горечи и сожаления сдавило ему грудь, и Ник удивился его силе. Тихонько выйдя из комнаты, он спустился вниз и стал ждать.
