Как только глаза привыкли к тусклому освещению в палате, мое сердце перестало биться. Я сидела парализованная. Ошеломленная. Испуганная. Запутанная. Беспокойство Марджи теперь стало понятным. И это беспокойство было не из-за родителей Дрю.
Я схватила колеса дрожащими руками, и медленно закатилась внутрь.
Мои глаза разглядывали то, что предстало передо мной. С закрытыми глазами на кровати лежал Дрю. Кислородная маска закрывала его нос и рот. Его грудь поднималась и опускалась, поскольку вентилятор вталкивал воздух в его легкие.
Я остановилась рядом с кроватью и схватила его безжизненную руку. Независимо от того, как сильно буду стараться, я никогда не смогу согреть его ледяную кожу. С разрывающимся на части сердцем, не отрывая от Дрю взгляда, я задала единственный вопрос, который имел значение.
— Что произошло?
Доктор Фэллон положила свою руку мне на плечо.
— Он попал в серьезную аварию.
— Аварию? Я недавно была с ним.
Ее рука на моем плече напряглась.
— Энди. Дрю в коме почти неделю.
Я сидела у кровати Дрю, ощущая мучительные волны, пронизывающие все мое тело. У меня были воображаемые отношения с парнем в коме. Я просто сошла с ума. Как я позволила этому случиться? Как перестала контролировать свой мозг? Свое здравомыслие?
Доктор Фэллон хотела, чтобы я рассказала ей о своих ощущениях. О том, каково это, обнаружить, что эти «отношения» были только в моей голове. Но надо отдать ей должное, пока я сидела ошеломленная, она не давила на меня и не задавала вопросов. И хотя заставила меня пообещать встретиться с ней на следующий день, я была благодарна ей за то, что она разрешила мне остаться с Дрю.
Я уставилась на его покоящееся тело. На трубки и аппараты, поддерживающие его дыхание. В этой тускло освещенной палате он лежит уже почти неделю. Ничего из случившегося в действительности не было. До этого дня я никогда не видела Дрю в своей палате. Даже не слышала о нем. Как я узнала его имя? Откуда знала, как он выглядит? Как все это образовалось в моей голове?
Я наблюдала, как грудь Дрю поднималась и опускалась, пока его холодная безжизненная рука лежала в моей. Всего лишь сутки назад эта же самая рука подарила мне удивительное обтирание губкой. Поправочка. Сутки назад он так же был в коме.
Как я вообще смогла провернуть такое в голове?
Так или иначе, даже тогда, когда все так испортилось, так немыслимо, так далеко от нормального, находиться рядом с Дрю для меня было комфортно. Словно мы проходим через это вместе.
Вместе?
Боже, я такая жалкая. Мы даже не знакомы.
Чем дольше я сидела, тем больше мой мозг погружался в мысли, лишенные какой-либо рациональности. Все, на чем я могла сосредоточиться, это на своем ускользающем здравомыслии. На своей неспособности отличить истину от вымысла. На своей печальной и жалкой жизни.
Пока шло время, постоянные щелчки и свист вентилятора превратились в колыбельную. И каким-то странным чудом, мое опустошенное и истощенное тело унесло в столь необходимый сон.
***
— Что… за… херня?
Я резко подняла голову с кровати Дрю. Учитывая слюни на моей щеке и оранжевое зарево за окном, я проспала достаточно долго. Мой взгляд устремился к Дрю. Громкий свистящий звук исходил от маски, свисающей с его рта. Его глаза были едва приоткрыты, но он смотрел прямо на меня.
— Ты очнулся.
Он продолжал молча смотреть.
— Позволь мне позвать доктора.
Его рука, все еще находившаяся в моей, дернулась. Он пытался что-то сказать? Пытался остановить меня?
— Я скоро вернусь, — уверила я его, высвобождая свою руку, и бросилась на коляске из его палаты. Хотела бы сказать, что сделала это с изяществом, но я ударилась обо все, что только можно, прежде чем очутиться в коридоре.
Марджи и младшая медсестра вышли из соседней палаты.
— Дрю очнулся! Он очнулся.
Они, не колеблясь, промчались мимо меня прямо в его палату.
Мой желудок сжался, пока я беспомощно наблюдала, как они проверяют его жизненные показатели и задают вопросы.
— Можешь сказать мне свое имя, голубчик? — спросила его Марджи, оборачивая манжету тонометра вокруг его руки.
— Как насчет твоего дня рождения? — спросила другая медсестра, проводя термометром по его лбу.
— Ты помнишь, как тебя привезли? — спросила Марджи, ее глаза сосредоточились на показаниях давления и частоте сердечного ритма, высветившиеся на аппарате рядом с его кроватью.
Взгляд Дрю следовал за ними и их быстрыми движениями, но он не отвечал.
— Твои родители приходили сюда навестить тебя. Ты что-нибудь помнишь об этом? — спросила Марджи.
И снова ее приветствовала тишина.
Слезы навернулись на глаза, пока я наблюдала разыгрывающуюся передо мной душераздирающую картину… по очень многим причинам.
Взгляд Марджи остановился на мне.
— Сладенькая, тебе необходимо вернуться в свою палату.
— С ним все будет хорошо?
Она поджала губы.
— Он очнулся. Это хорошее начало.
***
Я не спала после того, как покинула палату Дрю. Вместо этого со своего мобильника я изучала кому и вероятность выздоровления после нее. Большинство сайтов утверждало, что пациентам требуется три дня, чтобы восстановить каждый день, который они провели без сознания, если, конечно, они показывают положительные признаки, такие, как движение глаз и попытка заговорить. Некоторые сайты давали мало надежды на полное выздоровление, кроме гарантированного вегетативного состояния. (Примеч. Вегетативное состояние (также вегетативная жизнь) — отсутствие возможности к самопроизвольной ментальной активности из-за обширных повреждений или дисфункции полушарий головного мозга с сохранением деятельности диэнцефальной области и ствола мозга, сохраняющие вегетативные и двигательные рефлексы).
Но Дрю говорил. Он слышал меня. Слышал медсестер. Это должно что-то означать.
Во время изучения информации о коме, я также просмотрела побочные эффекты отека мозга. То, что, вероятно, должна была сделать намного раньше. Как ни странно, спутанность сознания возглавляла список. Было приятно осознать, что еще до аварии я уже была чокнутой.
После быстрого завтрака я поспешила вниз. Я помню, что доктор Фэллон хотела поговорить, но я должна увидеть Дрю своими глазами, прежде чем смогу говорить о своих ощущениях. С моей явно искаженной реальностью мне нужно быть уверенной, что то, что произошло прошлой ночью, действительно имело место.
С сердцебиением, фактически разрывающим мою грудь, я приблизилась к его палате. В глубине души я понимала, что он не знает меня. Не помнит, как помог мне. Не помнит наше недолгое время вместе. Но небольшая часть меня лелеяла надежду, что он помнит. Пусть это будет хотя бы намек на узнавание. Что-нибудь.
