— Слушаюсь и повинуюсь! — гаркнула с исполнительностью крепостного крестьянина.
Римма Викторовна утомленно прикрыла глаза.
У Антона дернулось правое веко.
Глава 9
Ткань была сложная — с бархатом всегда так, — и я ползала по полу, разрезая ее по выкройке.
Выкройка тоже была сложная — простых путей мы не любим, — и я в который раз с благодарностью вспоминала бабушку Ануш, научившую меня шить себе наряды.
Алеша скорбел над планом завтрашнего урока по актерскому мастерству, вздыхал и маялся. Он был непревзойденным мастером импровизаций, а вот теория ему давалась тяжело.
— Милый, — тихо позвала я, орудуя ножницами, — а где ваши с Антоном родители?
— На Верхневолжском, — ответил он, явно обрадовавшись поводу отложить свой план занятия.
Мою бабушку похоронили на том же кладбище, но география не была ответом на мой вопрос.
— От чего они умерли? — уточнила я.
— На даче замкнуло проводку, мы с Тохой тогда в городе остались. Не очень я жалую все эти дачи и огороды, брр.
Понятно теперь, почему его было не заманить в мой частный дом.
Думал ли Алеша, скрипя старыми половицами, о том, когда в моей развалюхе в последний раз меняли электрику?
— Что это ты вдруг? — спросил он.
— Не знаю, — я отложила ножницы и села, разглядывая мужа.
Какой же красивый.
Его брату не досталось ни красоты, ни обаяния.
Наверное, обидно.
Если бы у меня была старшая сестра куда симпатичнее меня — любила бы я ее или ненавидела? Стала бы хорошей героиней или плохой?
— Твоя Римма шпыняет Антона в хвост и гриву, — сказала я, — не жалко тебе брата?
— А, история про то, как она варила ему бульоны и таскала тетрадки, — развеселился Алеша. — Что тут скажешь? Римме изрядно досталось от него, когда мы были женаты. Только представь — мы молоды, бедны, полны амбиций, у нас грудной ребенок. А Тоха то из дома сбежит, то школу начнет прогуливать, то приведет целую ораву какой-то шантрапы из подворотни… Я работал на трех работах, а Римма воевала одна и с маленьким Олегом, который то и дело болел, и с бунтующим Тохой. Бегала его искать, выслушивала претензии учителей, однажды к нам даже пришел инспектор по делам несовершеннолетних, чем довел ее до полного изнеможения. В один прекрасный день она просто сломалась — тихо ушла, не взяв с собой даже сына. Потом оказалось, что плюсом легла затянувшаяся послеродовая депрессия, и первые два месяца она просто спала, вырвавшись из нашего дурдома. Явлинский, режиссер, из-за которого она меня бросила, приходил мне даже морду бить — мол, как это было можно довести женщину до такого состояния. Но Тоха его спустил с лестницы. Я запил, а он перепугался до чертиков, нянчился и со мной, и с Олегом. Думаю, он до сих пор чувствует себя виноватым из-за того, что разрушил наш брак. Тогда-то он и взялся за ум, я постепенно вернулся в строй, Римма выспалась и забрала Олега… но ко мне уже не вернулась.
— Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по своему, — процитировала я задумчиво. — Не затянулась епитимья-то?
— Тоха уже взрослый и может за себя постоять… если захочет, — пожал плечами Алеша довольно беззаботно.
Он вообще рассказывал эту древнюю историю без надрыва, с улыбкой даже. Так говорят об отболевшем. Отговорила роща золотая, ну, вы понимаете, — светлая грусть об ушедшем, не более того.
Я спросила себя: долго бы смогла продержаться в Алешиных женах, прилагайся к нему злобный младший братец, или бы сбежала, теряя тапки, еще быстрее, чем Римма? У меня ведь даже не было гантелей на ногах в виде ребенка.
Мои размышления прервал длинный звонок в дверь, Алеша поплелся открывать, а я вернулась к своему голубому бархату.
— Арина? — раздался его удивленный, но в то же время ласковый голос.
Алеша любил свою дочь, но порой она была настоящей мелкой злодейкой, и приходилось включать актерские способности, изображая родительскую доброжелательность.
Бум! Бум! Это стукнулись о стену ее кроссовки, которая девчонка явно энергично стряхнула со своих лап. Экспрессией детонька пошла в папеньку. Вот-вот начнет декламировать: «недаром нас не взяли на Парнас», обычную распевку Алеши. Или как там это у актеров называется, когда они калибруют тембр своего голоса.
— Я с этой женщиной больше жить не буду, — провозгласило дитятко и в ту же минуту появилось на пороге.
Не сказать, что из коридора в зал пролегал длинный путь.
Увидев меня, Арина явно растерялась. Кажется, она успела забыть, что любвеобильный папенька снова женился.
— С какой женщиной? — не понял Алеша.
— С твоей бывшей женой, вот с какой!
— Ты говоришь о маме?
Девица молчала и пыхтела.
Я продолжала щелкать ножницами, опустив голову.
Кажется, пора было домой. Семейные разборки — не мой конек.
Я со своей-то матерью не знала, что делать, куда мне было возиться с чужими детьми.
— Что случилось? — растерялся Алеша. — Вы поссорились?
Ее маменька — тихоня бледная Лиза, бухгалтерша, которая попыталась обокрасть Антона, — мне тоже не сильно-то нравилась. Эта женщина отправила меня выторговывать для нее алименты! Но это же не значило, что я теперь должна воспитывать ее девятилетнюю дочь?
— Мы расстались навсегда, — сообщила Арина.
В ее голосе звучало столько пафоса, что сразу было понятно: Алеша переборщил, таская дочь на репетиции.
Я бы туда вообще людей, которым не исполнилось двадцать, не пускала. Русская классика способна до основания разрушить неокрепшую психику.
Впрочем, Алеша в минуты душевного волнения вообще переходил на греческие хоралы.
Вот и сейчас его голос сорвался в неведомые дали.
— Что ты говоришь, дочь моя?
— Что буду жить здесь! Что это такое? — и Арина подняла кусок голубого бархата.
— Бальное платье, — неохотно объяснила я.
Мне захотелось отобрать у нее лоскут, как будто мы были в одной песочнице с ограниченным количеством пластмассовых лопаток.
— Ты что, собралась на бал?
— Пока нет. Но когда начнется бал, у меня будет платье.
Арина замолчала, обдумывая услышанное.
Потом тряхнула белобрысыми волосами.
— Мне надо учить уроки, я пойду в свою комнату, — и потопала в нашу спальню.
Ну да, больше-то ей идти было некуда.
Значит, нам с Алешей оставался неудобный диван в проходном зале.
Ох, почему меня бабушка не научила любить богатых мужчин?
Алеша принялся искать мобильник, а потом отправился на кухню выяснять ситуацию у своей жены номер два.
Жена номер четыре, то есть я, принялась аккуратно собирать ткань.
Бежать, немедленно.
В глушь, в Саратов.
Карету мне, карету!
Я уложила свое будущее платье в рюкзак, на цыпочках прокралась в коридор и нацепила шлепки.
Сквозь неплотно закрытую дверь доносилось Алешино:
— Что значит — невыносима? Это твоя дочь!
Подобно тати в ночи я торопливо обшаривала карманы мужа в поисках мелочи на автобус. Я ведь выскочила из дома даже без телефона, а отправляться в очередной пеший вояж не хотелось. Кто знает, который из бесконечных новоявленных родственников подкараулит меня на трассе в этот раз.
Наконец, обнаружив смятый полтинник, я выскользнула на лестничную площадку.
Свободна!
Свободна!
Дайте мне швабру, и я улечу на ней прочь.
Телефон звонил и звонил.
Просыпаться не хотелось — было то славное утренне-ленивое время, когда солнце уже пробилось сквозь занавески, но его лучи еще не достигли моей кровати.
Телефон звонил.
Из открытого окна пели птички — блаженство.
Еще бы кто-нибудь выключил этот неприятный звук.
Наконец, я нащупала телефон и ответила, не глядя.
— Да?
— Мирослава, — нетерпеливый женский голос, — Арина забыла спортивную форму. Ее надо привезти в школу к третьему уроку.
— Какой затейливый спам, — сонно удивилась я.
