— И тоже из-за регби? — спросила я.
— Представь себе, нет, регби ни при чем. Мне тогда было десять, и несколько ребят постарше из моей школы поспорили со мной, что мне слабо прыгнуть со скалы в Сандерс-Пойнте.
— В Сандерс-Пойнте?
— Там есть скала — естественный трамплин высотой пятьдесят футов. Мы туда часто ездили, — пояснил Джонни. — Я бы мелкий и глупый, думал, что ни в чем не уступаю тем парням, типа я гребаный Халк. — Он тряхнул головой и улыбнулся во весь рот. — Оказалось, что нет. В доказательство получил рентгеновский снимок и неделю в больнице.
— Боже! — воскликнула я. — Тебе же было всего десять! Ты мог умереть.
— Сейчас-то мне побольше, — печально улыбнулся он. — И сломать меня труднее.
— Да. — Я крепко стиснула его руку. — Теперь тебе побольше.
Джонни показал еще несколько своих боевых ран. Каждая вызывала у меня стон и оторопь, а он лишь усмехался.
Главное, разговор отвлекал его от боли, чему я только радовалась.
Его плечи уже не напрягались. Мы говорили, и напряжение в его теле продолжало спадать.
— А в четырнадцать я раздробил себе скулу, — сказал Джонни, наклоняясь ко мне. — Видишь? — Он указал на тонкую серебристую линию в верхней части левой щеки. — Сейчас шрам почти не виден, а тогда болело жутко.
— Представляю, — ответила я, разглядывая шрам. — Я его даже не замечала. — Не удержавшись, я потянулась и провела пальцем по его брови. — А почему в этом месте у тебя всегда кровоточит?
— Не было возможности залечить до конца, — пояснил он, замерев от моих неуместных прикосновений. — Когда сезон кончится, все зарастет.
— Понятно, — прошептала я, пытаясь найти на его лице еще какие-то малозаметные следы травм на поле.
Когда наши глаза снова встретились, я обнаружила, что он внимательно смотрит на меня.
— Игрок Ройса ударил тебя туда? — Кивком я указала на бедро, прикрытое полотенцем. — И ты потерял сознание?
Джонни неохотно кивнул.
— Можно посмотреть? — едва слышно спросила я.
Он напрягся.
— Ну пожалуйста.
Он медленно покачал головой:
— Шаннон, вряд ли это хорошая затея.
— Ну пожалуйста, — повторила я, нервно глядя на него. — Я ведь знаю, чтó там. И ты показал мне остальные.
— Вид ужасный, — угрюмо ответил он. — Поверь, тебе не захочется на это смотреть.
— Ты можешь мне доверять. Я никому не скажу.
Джонни долго смотрел на меня, потом тяжело выдохнул. Он опустил плечи, руки повисли по бокам, но по-прежнему ничего мне не показывал.
— Можно? — спросила я.
Он закрыл глаза и напряженно кивнул.
Я поняла: он все-таки позволил мне делать то, что я хочу.
Дрожащей рукой я приподняла полотенце и на внутренней стороне правого бедра увидела свежий шрам с наложенными швами.
Само бедро распухло и стало пурпурным. Трусы частично скрывали зловещий шрам, который все еще кровоточил.
— Боже мой, Джонни, — произнесла я, едва ворочая языком, и сползла со скамейки на пол, чтобы лучше рассмотреть его травму.
— Не задень, а то еще больнее будет, — предупредил он.
Каким же беззащитным он был сейчас, я почувствовала это по голосу.
— Не задену, — пообещала я.
Я стояла на коленях у него между ног и ждала его позволения.
Еще один напряженный кивок. Джонни запрокинул голову, закрыл глаза и стиснул зубы.
Я осторожно взялась за край боксеров, приподняла и едва не вскрикнула.
Его бедро покрывали волосы за исключением шестидюймового участка кожи.
И этот шестидюймовый участок был воспален и имел жуткий коричневато-желтый оттенок.
— Рана гноится, — прошептала я, проводя пальцами по бугристой, неровной кромке шрама, на который врач вторично наложил швы. Прежние, едва успевшие зарубцеваться, были разорваны шипами бутсы игрока Ройса, ударившего Джонни в пах. Гной, вытекавший из раны, был красновато-желтого цвета. — Джонни, это плохо.
— Знаю, — коротко ответил он, не открывая глаз. — Врач мне говорил.
Я осторожно потрогала шрам и кожу вокруг него.
— Тебе больно, когда я трогаю?
— Больно, — хрипло ответил он.
Тяжело выдохнув, я погладила шрам, подавляя желание поцеловать это место.
— Но по другой причине, — добавил он.
Только сейчас я увидела, чем занимаюсь. Точнее, занималась в течение двух последних минут.
Я стояла на коленях у него между ног и гладила внутреннюю сторону его бедра, стараясь облегчить его боль.
Я посмотрела на опасную зону, и у меня пересохло во рту.
Понятно, почему люди называют это «натянуть палатку».
Не знаю, можно ли было так сказать в данном случае, потому что Джонни в своих боксерах натянул не палатку, а целый шатер.
Он тихо застонал, оттолкнул мою руку и хотел было сдвинуть ноги, но я его остановила.
Я его остановила.
— Нет, — едва слышно промямлила я.
Мое лицо чувствовало жар его взгляда.
Он снова попытался сдвинуть ноги, и я снова покачала головой.
Джонни открыл глаза, зрачки были огромные и темные.
— Что ты делаешь? — прошептал он, кусая распухшую нижнюю губу.
Я не знала, что делаю.
Не знала, о чем думаю.
Говорить я не могла.
Дышала и то едва.
Я теряла рассудок, стоя на коленях в раздевалке дублинской школы.
И виноват в этом был только Джонни.
На мгновение я не совладала с собой — наклонилась и поцеловала его бедро.
Из груди Джонни вырвался болезненный, утробный стон.
— Шаннон, пожалуйста…
Я снова поцеловала его.
— Блин! — проворчал он. У него дрожали ноги. — Я не могу…
Когда я поцеловала его в третий раз, он зажал мои волосы в кулак и притянул меня к себе. Наши лица оказались рядом.
— Шаннон, — едва слышно простонал Джонни, осторожно прижимаясь лбом к моему лбу. — Мы не можем…
Я заглушила его дальнейшие слова, прильнув губами к его губам.
И как и в прошлый раз, он окаменел.
— Прости, — пробормотала я, отстраняясь от него. — Я снова это сделала.
— Все нормально, — ответил он, тяжело дыша, как и в тот раз.
— Нет, нет, нет, — возражала я. Поднявшись, я бросилась к двери. — У тебя травма! Ты ждешь приезда «скорой», а я… Боже! Прости меня, пожалуйста.
— Шаннон, постой! — крикнул Джонни и потянулся за костылем. — Подожди!
Я не стала ждать.
Я делала то, что должна была бы сделать с самого начала.
Со всех ног мчалась от Джонни Каваны.
Подбежав к двери, я дернула ручку.
Дверь успела открыться дюйма на четыре и тут же захлопнулась снова, придавленная широкой ладонью.
— Подожди, — велел мне Джонни.
Он стоял так близко, что его грудь во время дыхания задевала мою шею.
Сердце мое бешено колотилось. Я повернулась и посмотрела на Джонни, а он преграждал мне путь своим могучим телом.
— Прости меня, пожалуйста, — прошептала я, не в силах оторвать взгляд от его глаз. — Я просто… я… — Качая головой, я судорожно выдохнула. — Я не должна была этого делать.
Он покачал головой, опираясь на костыль, подошел еще ближе. Наши тела соприкоснулись.
— И ты прости, — угрюмо ответил он, переводя взгляд с моих глаз на губы.
— Ты-то за что извиняешься? — удивилась я, дрожа всем телом.
Он протянул руку к моему лицу и приподнял мой подбородок.
— Потому что я не должен делать этого, — прошептал он.
А затем поцеловал меня.
Едва его губы коснулись моих, все тело захлестнуло жаркой волной, которая вызвала в животе жгучую, но приятную боль.
Я не могла связно думать. Странно, что я еще дышала. И тогда я сделала то, что только и могла сделать в этих обстоятельствах: схватила его за руки и поцеловала.
Это был мой первый настоящий поцелуй (тот, в его комнате, не в счет). Я понятия не имела, что делаю и что вообще со мной творится.
Я только знала, что не хочу, чтобы он останавливался.
Когда его рука скользнула по моей и замерла на бедре, я пропала.
Целиком и полностью утратила рассудок.
Отчаянно дрожа, я прислонилась к двери и потянулась губами к губам Джонни.
