Когда же она открыла глаза, то увидела, что из нотариальной конторы напротив выходят оживленные группы служащих – значит, уже три часа.
И тут деятельная натура Пат не выдержала. У нее впереди еще по крайней мере часов пять, и она может попробовать написать сценарий субботнего обозрения, полностью посвятив его гастролям Мэта. Эта мысль появилась у нее уже давно, но она суеверно гнала ее прочь, боясь сглазить успех гастролей. Но теперь уже можно было признать, что успех был очевидным. Практически все издания, так или иначе имевшие отношение к музыке, писали о том, что Мэтью Вирц сумел тронуть даже самую равнодушную голландскую публику. Да и по тону его ежедневных звонков было ясно, что все идет отлично. Три дня назад он сообщил Пат, что с ним разговаривал представитель ЕМИ – крупнейшей звукозаписывающей фирмы. Речь шла о сингле. Обозрение должно было получиться впечатляющим, тем более что она сможет оживить его непосредственными впечатлениями и замечаниями самого Мэта.
Воодушевленная своим замыслом Пат направилась в кабинет, с радостью заметив, что никакой тяжести не осталось и в помине, что она бодра и собранна и все должно получиться как нельзя лучше.
Рабочий стол Пат всегда содержала в идеальном порядке, недоумевая, как Мэт мог писать песни в своем обычном бедламе. Аккуратность ей досталась от матери; Селия до болезненности любила чистоту и выверенное положение всех вещей в доме, в отличие от отца, который мог закинуть шляпу на кофейник и положить бутерброды рядом с пенкой для бритья.
Привычным жестом Пат потянулась за чистым листом бумаги из стопки, лежавшей в нижнем ящике, но вместо прохладной ровной поверхности рука ее наткнулась на ворох конвертов. «Боже, вот что такое давно не работать дома!» – усмехнулась она, но желание еще раз взглянуть на стремительно бегущие строчки оказалось сильнее.
«…У Власти Цветов были свои условия игры, которые мы приняли сразу и безоговорочно. Она оделась для нас в костюм моды и психоделии. Может быть, потому и умерла так быстро. А мы, пережившие ее, превратились в бесплодные тени. Неужели ты радуешься ребенку от тени, Пат!?
Неужели я встретил тебя только для этого, а не для того, чтобы снова ощутить свою неразрывную связь с миром – через любовь? В тебе есть чистота и цельность, царившая в душах до того, как Власть Цветов треснула под насилием шестьдесят восьмого года, а наш идеализм сменился отчаянием. И все же я хотел и хочу вернуться к себе – через тебя, ибо верю, что случайных встреч не бывает…»
И Пат невольно вспомнилось самое начало их знакомства – таинственный миг Встречи.
Как всегда перед прямым эфиром, в студии царила скорее суета, чем поистине настоящая работа. Все давно уже было просчитано, расписано, выверено и подготовлено – увлекало само радостное ожидание, которое всегда охватывает людей в преддверии скорого праздника или отъезда. Пат, попавшей на телевидение из музыкальной академии, поначалу все это казалось странным, но скоро и она почувствовала пьянящую прелесть премьер – а на ТВ премьерой является каждая передача! – заставлявшую всех двигаться и говорить в каком-то ином приподнятом, тоне.
– Вторая камера готова!
– Да уберите же из кадра этот столик, черт возьми!
– Хэнк, четырнадцатый штанкет пониже! Да пониже, тебе говорят!
– Девочки, девочки, растушовка пропала!
– Стиви просил пятый номер убрать, а третий пустить первым, слышите?
И среди этого светопреставления в прямом и переносном смысле, наверное, никто, кроме Патриции, работавшей в зале без году неделя и потому отмечавшей все мельчайшие нюансы обстановки, не обратил внимания на высокого молодого человека, присевшего на корточки у самого входа.
Лицо его, едва ли не наполовину скрытое иссиня-черными волосами, поразило Пат нигде не виданным ею раньше сочетанием отрешенности и страсти. И это сочетание подняло в душе Пат такую волну смятения, что ей даже показалось, будто по жарко нагретой софитами студии прокатился порыв ледяного ветра. Она инстинктивно подтянула повыше ворот кашемирового свитера. Впрочем, это длилось не более нескольких секунд – к юноше уже бежал Стив, у которого стажировалась тогда Пат, бежали осветители, гримеры, монтировщики и, стараясь не причинить урона своей важности, плыл даже толстый Филдман, оператор, как говорили, Божьей милостью.
Юноша поднялся и чуточку надменно помахал рукой в знак приветствия, очертив тем самым вокруг себя некое магическое пространство. Все остановились. Пат, не отрываясь, смотрела на происходящее и снова вздрогнула от его странного выражения лица. Теперь это было соединение радости и отвращения.
«Наркот, наверное», – почему-то подумала она почти с неприязнью и поспешила в редакторскую сверить в последний раз тексты, которые ее просили срочно отвезти заболевшему режиссеру в Уилмингтон.
Когда она села в машину, снег, сыпавший весь тот вечер, угомонился, и дорога после Камдена стала совсем пустынной. Пат неожиданно вспомнила, что через пять дней Рождество – первое Рождество, которое она проведет не дома. Ах, милый старый дом, где к Рождеству традиционно начищалась вся имеющаяся медь, и так сладко пахло ванилью… Вдруг Пат поймала себя на ощущении того, что мыслям о доме что-то мешает.
Она удивилась. Стажировка шла отлично, мир, который был так непохож на английский, ей нравился, появлялись новые друзья, а главное, крепло то ощущение внутренней независимости, которое отец называл почему-то ослиным упрямством.
Пат вспомнила себя тринадцатилетней. В тот раз она подслушала разговор родителей:
– Знаешь, меня очень беспокоит это ее упрямство. Я сам такой, но у девочки…
– Не упрямство, а упорство, милый. А я ей даже завидую… Будь я столь целеустремленной… – Тут раздался звук поцелуя, и отец, смеясь, закончил:
– Ты была бы не леди Фоулбарт, а каким-нибудь старшим инспектором музыкальных училищ! Боже, упаси нас от самостоятельных женщин!
И вот сейчас что-то мешало именно этому расправлявшему крылья чувству уверенности в себе. Пат попыталась спросить себя строже. Неужели этот черноволосый парень имеет на нее какое-то особое влияние? Или те ощущения, которые он вызвал?.. Девушка передернула плечами, пытаясь избавиться от жгущих и преследующих ее угольных глаз на матово-бледном лице, и резко прибавила скорость. Снег опять повалил хлопьями.
Пат открыла затуманившиеся глаза и посмотрела в окно, где действительно продолжал идти настоящий рождественский снег, тихий, пушистый, сказочный. Но надо все-таки начать. Она взяла старую паркеровскую ручку, которую подарил ей отец еще по окончании первого курса, и которая так замечательно писала по тонкой бумаге, и в этот момент ребенок снова шевельнулся. Но вместо ожидаемого блаженства Пат почему-то стало страшно. «На этом сроке они не могут шевелиться, – вспомнились ей слова врача, когда неделю назад она спросила у него, когда же малыш начнет заявлять о себе. – Вы почувствуете первые движения не раньше середины января». Что с ней происходит? Надо будет завтра же сходить в клинику и… и быть поосторожнее с Мэтом. Впрочем, врачу можно позвонить прямо сейчас.
