Интересно, любила ли Жаклин отца Линны? Или терпела его в благодарность за спокойную жизнь, которую он ей обеспечивал? Доставляла ли ей удовольствие близость с ним или значение имело только его богатство? А может, она была заложницей этой могущественной семьи?
И зачем она передала девочке свои колдовские тайны – из любви к ней или из жажды мести?
У Хейли не было ни малейшего желания ждать, куда в снах заведет ее дух, когда-то бывший Линной. Гораздо лучше, думала она, спровоцировать его на контакт.
Вместо того чтобы пойти домой, Хейли отправилась к Селесте. В то утро посетителей в магазине было больше, чем обычно. За занавеской из бус две дамы обсуждали с Селестой свои проблемы по-французски. Ожидая своей очереди, Хейли стояла за опирающейся на палку тучной, скрюченной подагрой креолкой и маленьким смуглым мужчиной в деловом костюме – половина его лица дергалась.
– Это продолжается уже несколько месяцев, – пояснил он, указывая на дергающуюся щеку. – Мама Селеста дает мне снадобье, чтобы избавиться от тика.
– А вы не обращались к врачу? – спросила Хейли и тут же поймала на себе осуждающий взгляд подагрической женщины – она посмела усомниться в почитаемой всеми святыне.
– Обращался. Они только и делают, что пичкают меня каким-то лекарством, от которого я становлюсь сонным и почти не могу работать. А мама Селеста знает, что делать.
Креолка одобрительно кивнула.
Селеста, конечно же, знает, что делать, подумала Хейли, наблюдая, как за занавеской деньги переходят из рук в руки. Тем не менее посетительницы выглядели довольными. В конце концов, кто она такая, чтобы задавать вопросы. Она ведь и сама пришла сюда за советом.
Хотя трое пришедших после нее посетителей листали книги в основном зале и не выказывали никакого нетерпения, Хейли сразу перешла к делу.
– Если Линна пытается связаться со мной, могу ли я как-нибудь ей помочь? – спросила она.
Селеста понимающе улыбнулась:
– Разумеется. Если бы вы не нервничали, когда я пришла в вашу комнатку, я бы сама вам это предложила. – И Селеста начала объяснять, что делать, деловым тоном, почти научно.
Хейли покидала магазин, унося ладан, настои дамиана и ореха готу-кола; масла, свечи, фетиши; заклинания, педантично выписанные красными чернилами; пленку с записью священных барабанов и тоненькую книжицу – руководство по контактам с душами умерших. Все это стоило недешево, но Хейли напомнила себе, что все равно не может отказаться от своей книги.
– Начните с упражнений, которые помогут вам расслабиться, – сказала Селеста, бережно заворачивая деньги и пряча их в сумку. – И не бойтесь экспериментировать. Боги вознаграждают творчески мыслящих просителей.
«Да, придется использовать творческие способности», – решила Хейли, поняв, что от мускуса у нее болит голова, а барабаны и песнопения лишь отвлекают внимание.
Вспомнив, для каких целей скорее всего использовалась комната Джо Моргана, она привязала фетиш к изголовью кровати. Пока грелась вода для чая, она поставила свечи по обе стороны монитора и положила перед одной из них конверт, в котором находились вырезки из газет, касающиеся смерти Линны.
Как научила Селеста, Хейли опустила в миску сливы, оросила их несколькими каплями рома и поставила миску на окно как подношение Легбе – духу, охраняющему границу между жизнью и смертью.
Чайник начал свистеть. Хейли заварила крепкий напиток из данных Селестой трав и добавила в него немного меда, чтобы снять горечь. Похоже, напиток оказал немедленный эффект – Хейли почувствовала необычайную бодрость. Она зажгла свечи, и ее рабочий стол превратился в подобие настоящего вудуистского алтаря. Хейли засмеялась – не потому, что все эти действия показались ей глупыми, а потому, что они показались ей единственно правильными. Теперь комната выглядела так, как, вероятно, хотела бы сама Линна, будь писательство ее ремеслом.
Интересно, а как работал Джо Морган?
Прежде чем сесть за стол, Хейли налила себе еще чашку травяного чая, смазала маслом лоб, тыльные стороны ладоней, кончики пальцев, потом зажгла яркие красные свечи.
– Линна, – прошептала она, наблюдая, как по свечам, словно медленно катящиеся слезы, стекают капельки расплавленного воска.
Хейли всегда удивляло, как сжимается время, когда она окунается в мир своих писаний.
Когда она приступала к работе, свечи были новыми, когда же она взглянула на них снова, они уже сгорели до основания, а на столе образовались горки оплавленного воска.
В висках стучало; боль была такой сильной, что отдавалась во всем теле. Должно быть, именно это чувствуют люди, страдающие мигренью, подумала Хейли. Она начала шарить в столе в поисках аспирина, и в это время у нее свело живот – она стремглав бросилась в туалет. Хотя она весьма плотно позавтракала, вырвало ее только желчью. Хейли почувствовала такую слабость, что пришлось сесть и сидеть до тех пор, пока силы не вернулись к ней.
Вряд ли эксперимент стоил того, подумала она, вернувшись за компьютер, и вдруг заметила, что файл, в котором было двенадцать страниц, теперь насчитывает семнадцать. Понятия не имея о том, что она там найдет, Хейли вывела текст на экран.
…
Лучше. И все же, думаю, не так легко, как войти в твой сон. В твоем теле, где я чувствую себя желанной гостьей, я двигаюсь. Я вспоминаю. И все же, чтобы пользоваться твоими руками подобным образом, нужно прилагать столько усилий, а я всегда ненавидела эти проклятые машины.
Не бойся моего присутствия, Хейли Мартин. Я уважаю то, что ты делаешь, уважаю твои поиски, твое доверие. Когда закончишь свою работу, делай с ней что захочешь. Я даю тебе на это разрешение – пусть это будет платой за твою помощь.
Не знаю, когда впервые поняла, что значит для моего отца Жаклин. Но когда поняла, поверила в то, что она любит меня так же, как он. Это было нетрудно. Мой отец, Анри де Ну, по своим служебным обязанностям ездил по всему штату и был очень загружен работой. Днем, а также зачастую и по ночам Жаклин, Луи и я оставались одни в большом доме неподалеку от парка Одюбон.
Через пять лет после того, как заболел Луи, мама, воспользовавшись тем редким случаем, что Жаклин болела и лежала в постели, позвала меня к себе. Она попросила меня спуститься в кухню и принести ей флакончик с обезболивающими таблетками, который Жаклин хранила в стенном шкафу. По выражению ее лица я поняла, как она страдала. Хотя мне запрещалось приближаться к аптечке, я выполнила мамину просьбу, принесла ей лекарство и немного сока. Мама поблагодарила меня, но не стала принимать таблетки до тех пор, пока я не легла спать.
Наверное, она до конца боролась за свою жизнь, так, во всяком случае, полагал доктор. Поза, в которой она умерла, свидетельствовала о том, что она хотела дотянуться до звонка и едва не упала при этом с кровати…
