Костюм не поможет. Я его теперь взглядом спалю!
— Злата… мы не договорили.
— Мне ребенка покормить надо, — строго.
Девочка примерно ровесница Марку. Но в отличие от него, очень оживлённая.
— Ма-ма… — прячется от меня, поднимая прядь влажных волос Златы. Тянет их в рот, с любопытством глядя на меня.
— Варюш… — выпутывает Злата из её пальчиков волосы.
Растерянно наблюдаю, замерев на их пути.
Мне хочется сказать, что Злате очень идет материнство. И попросить, чтобы сняла тёмные линзы. Я соскучился по её настоящим глазам.
— Дай… Дай… — тянется назад к стеллажам Варвара.
Там какие-то статуэтки.
— Давай, — забирает Тихон. — Я еë сам покормлю.
Варвара в нашу породу и очень похожа на Марка.
— А у меня брат родился. Марк. Такой, как Варвара сейчас. Чуть постарше.
— Поздравляю… — водит Злата рассеянно пальцами по горловине кофты, глядя в сторону. — Теперь у Альберта свой наследник?
— Нет, у Марка патология, — хмурюсь я. — Он будет недееспособен. Аутизм, кажется.
— Как? — испуганно.
Развожу руками.
— Мне жаль…
Её взгляд уплывает.
— Это всë золото проклятое. Оно ничего не даёт, только отнимает. Кто-то умирает… Ценный, близкий… Или — страдает очень. Потому что люди проклинают тебя.
— Проклятое?
— Там до нас еще, в шахте людей засыпало. Много. Их семьям Дагиевы ничего не выплатили даже. Проклятое, да. Потом, они думали — руда истощилась. Не стало золота в породе. Они много денег в разработку вложили. В округе все перекопали. Шаман сказал: «Хозяйка болот» золото спрятала.
— Из-за погибших?
— Нет… Золото кровь любит. Из-за того, что змей на прииске извели, потравили.
Мелодично тихо рассказывает. Меня завораживает… Перед глазами рождаются образы.
Точно — Шахерезада!
— Сказки всë это…
— Сказки?… Продали нам землю за копейки. Наша — к ней прилегала. А отец слоем ниже, когда в шахте трупы разгребали еще одну жилу нашел. И Дагиевых это, конечно… Назад потребовали! — качает головой. — Мать их так нас проклинала, что от сердечного приступа умерла. Жадная, была очень.
— Что дальше было?
— Через несколько лет споров они предложили миром решить. Мне за младшего их брата замуж выйти. Он… — морщится с отвращением. — Проходу мне не давал с детства.
— А ты отказала?
— Отказала! Он мерзкий был… Жестокий… Но, как видишь, судьбы этой не избежала — за нелюбимого пойти замуж. Дед уговорил. Сказал — сама выберешь. Еще говорил: Черкасовы — люди своего слова. Защитят нас, если пообещают. Ошибся. Да и черт с ним, с этим золотом. Проживем без него.
— Я к этому отношения не имел. За отца — прошу прощения. Он был неправ, он раскаивается. За брата — не прошу. Ему будет соответствующая ответка. Но, мне очень жаль.
— Чего уж. Ты много обещал мне, Демид, — переводит обиженный взгляд мне в глаза.
— Я помню всë, что обещал. Всë в силе. Но путь… Он не всегда подчиняется идущему, Злата.
Отворачивается, уходит к окну.
— Алиса я. И права требовать у тебя от меня ничего нет.
— Алиса? А я — вдовец? — усмехаюсь.
— Отпусти, Демид. Страшно мне. Тронете Варвару, я не знаю… — начинает ее трясти. — Я вам такое проклятье устрою…
— Мое проклятие при мне! — касаюсь пальцами лемби. — Его я не отдам. Но и других не заслужил. И нет никаких «вам». Есть ты и я. И я сам кому хочешь устрою за вас. Не тебе — женщине — воевать. Твоё дело вон… грудью кормить.
Грудь у не просто… Арррр! У меня пробки, блять, вылетают от короткого замыкания. Веду пальцем по позвонкам на её шее. Разворачивается рассерженно, ладонь дергается, раскрываясь, как у разъяренной кошки. Опять?
Хватит пощечин! Предупреждающе качаю ей головой. Не срывай мне опять тормоза! Я их только отыскал.
Забираю еë руку, целую в ладонь. Растерявшись тянет обратно, сжимает пальцы в кулак, опускает.
— Грудью кормить… — горько.
Обнимает себя, закрываясь от меня.
— Тесты приехали. Пойдëм.
Приближаюсь, она пятится.
— Хочу закрыть все твои непонятки. И услышать ответ на свой вопрос.
— Какой вопрос?
— Самый важный, Злата.
Подхватываю под бедра, поднимаю выше. Моё лицо касается её груди, я как пьяный вдыхаю запах. Фа-а-ак…
За это ощущение, это чувство рядом с ней, я всë готов простить, принять, исправить… Я им бредил. Вот оно!
— Дэм!..
Заношу в комнату. Закрываю плечом дверь.
— Ты ведь уже понимаешь, да, что я здоров? И не подставлял тебя.
Тяжело сглатывает.
— Понимаешь… По инерции кусаешься.
— Я не знаю, — дрожит еë голос.
— Всë еще хочешь, чтобы я ушëл?
Расслабляю руки, позволяя ей съехать вниз по моему телу. Целую еë в бровь. Закрывает ладонями лицо. Ложась спиной на дверь, сползает по ней на корточки.
Я зло рву коробки с тестами. Их много, они разные… Один может соврать, сразу несколько — нет.
— Нет, я тебя понимаю. И не осуждаю. У меня теперь тоже на этот счет паранойя, еще покруче твоей! И не дай Бог, кто-то бы прикоснулся к моему ребенку… К тебе… И даже — ко мне. Потому что, мне потом касаться вас. Это же пытка — не касаться! — срывается мой голос.
Замолкаю, делая тесты. Слышу, как она тихо плачет.
— Надо подождать… И пока мы ждем мой отрицательный анализ. Скажи мне… Что-нибудь мне скажи!
— Что? — выдыхает тихо.
— Что-нибудь, что компенсирует мне эти полтора года, Злата. Потому что я за каждый долбанный день с тебя теперь спрошу. Каждый! С процентами!
Раскрываю её ладонь, вкладывая в неё горсть тестов. Такой вот букет, Золотинка. Ценнее не придумаешь.
Глава 16. Дома
Забираю из шкафа бокалы, подцепляя их свободными пальцами. Руки заняты — в одной блюдо с фруктами, в другой — открытая бутылка вина. Без бутылки здесь не разберешься.
«Все сложно» у нас. Надо как-то снимать стресс. Он обоюдный.
Варвара спит на диване с Тихоном. Тихий — молодец. Нихрена не знает, но всë понимает. Барс, прижав уши, в сумраке следит за мной горящими глазами. Охраняет… Опускает настороженно нос в лапы, грызет что-то там. Варя смеется во сне. Уютно… Хорошая у меня семья.
Возвращаюсь в спальню. Мы не разговариваем со Златой. Молчим. Перевариваем. По её лицу текут слëзы. Обняв подушку, словно щит, сидит на кровати.
Двигаю на тумбочке ночник, освобождая место.
Тёмное вино льется в бокалы. Простенькие, дешевые стекляшки. А эта девочка могла бы пить из золотых кубков, будь ее семья чуть сильнее. Теперь это моя задача.
На ней нет ни одного золотого украшения. Но её волосы отливают в свете ночника золотым, даже несмотря на то, что покрашены в темный.
Поднимаю за подбородок еë безвольное лицо. Глажу пальцем скулу, размазывая слезы. Растерзанную мной губу. Протягиваю ей бокал.
Между нами стена. Я ее ощущаю. Сложно перепрыгивать из одной реальности в другую. Внезапная смена «дано» вызывает шок. Я сам его прожил, когда очнулся после ранения, а моя золотая девочка уже принадлежит другому.
И она сейчас в шоке. Вижу это по расфокусированному взгляду и апатии. Вкладываю в тонкие пальцы бокал. Чокаюсь своим об его стенку.
— За любовь? — хмурюсь, пытаясь поймать её опустошенный взгляд. — Выпей…
Равнодушно делает глоток. Глаза медленно моргают.
— Ещё… Пей.
Закрывая глаза, допивает до дна. И ложится на бок, обнимая свою подушку.
Я разглядываю её. Длинные ресницы отбрасывают тени на кожу. Скулы стали чуть мягче. Болезненная худоба исчезла. Красавица… Разве такую можно спрятать?
Губы припухли от слëз. Я не успокаиваю. Мне важно, что она плачет. Это значит, ей не всë равно. Я могу принять любую броню, выросшую из страха, но равнодушие меня бы уничтожило. Я рад, что она плачет, счастлив…
Ложусь к ней, обнимаю сзади. Накрываю нас одеялом. Зарываюсь носом в волосы.
Пусть так. Так тоже отлично.
В груди растворяется хроническая боль. Мне спокойно. Первый раз за очень долгое время. Я дома. Чувствую, как расслабляются постоянно напряжённые плечи. Как исчезает из головы давно дребезжащая не дающая спать струна, напоминающая о том, что надо что-то делать… Искать…
