— Похоже, я учёл не всё… — слабо хохотнул Тимур, а я бросила на него злобный взгляд и спросила едко:
— Считаешь?
— Так, стоп, это нельзя! — ответить на мою колкость он попросту не успел: Роман усердно освобождал пакеты от содержимого, старательно пробовал всё на зуб и начхать хотел на все «стоп» и «нельзя». — Роман! — рыкнул вполголоса, но этот поезд уже не остановить. — Твою мать, Диана, он жрёт сыр вместе с упаковкой!
— Он любит сыр, — отвечаю нехотя.
— Хер ли ты разлеглась?!
— Я охраняю…
— Чего?! Полы от нашествия полчища термитов?!
— Тут ещё и эта дрянь водится? — ужаснулась, слегка округлив глаза. — Ты бы нас ещё в палатке в лесу оставил.
— Нормальный дом… — скривился в ответ и поднял Ромку с пола, отобрав добычу. Тот, разумеется, начал орать так, что его были просто обязаны поддержать лесные жители, а Тимур рявкнул: — Тебя волки воспитывали?!
И силы вновь вернулись в моё бренное тело. Вне себя от бешенства, я подскочила с пола, забрала у него сына и прошипела зло:
— Привёз пожрать и выметайся.
— Он воет! — орёт возмущённо в ответ, Ромка вздрагивает и тон его плача меняется с бесяче-капризного на жалостливо-испуганный. — Да твою мать…
— Свали нахрен, Тимур, — говорю тихо, покачивая и поглаживая сына. — Сделай то, что получается у тебя лучше всего.
Скрипит зубами, но выходит, а я вытираю лужу и начинаю перемещать продукты с пола в холодильник, бесконечно приседая с сыном на руках. А всего-то надо было переставить пакеты на стол… Когда предметы на полу остаются из разряда безопасных и условно безопасных, ставлю его на пол и дверь вновь открывается.
Соболев вносит наполовину собранную кроватку и матрас, устраивает всё на полу и выходит. Через пару минут опять заходит, опять с пакетами.
— Вещи из твоей квартиры, — говорит хмуро, — подумал, тут новые перестирывать негде.
— Подумал? — широко улыбаюсь в ответ.
— Завязывай, а? Я дико устал и просто не готов к головомойке. Как и ты, судя по виду. Давай завтра, прям с утра, с новыми силами. Просыпаешься и с ходу начинаешь трахать мне мозги, в красках расписывая, какой я мудак.
— Ты тут не останешься, — заявляю безапелляционно и для пущего эффекта упираю руки в бока.
— Я привёз подгузники и ту мартышку, но если они не нужны…
— Перебьюсь, — ухмыляюсь победно.
— А я сюда охотиться приезжаю… На медведя. Один раз, прикинь, к самому дому подошёл, окно лапой выбил, здоровый, зараза… — Ромка стоит, задрав голову и разинув рот, а я качаю головой, поражаясь чужому коварству, — короче, я сплю тут.
— Скотина! — говорю с чувством, а он слегка машет на меня рукой:
— Да-да… — идёт к кровати, берёт подушку, кидает её на пол и ложится.
— А кроватка? — спрашиваю ворчливо, нависнув над ним.
— Положи рядом с собой, а?
Голос усталый, глаза с трудом держит открытыми, привёз даже то, на что я не рассчитывала…
— А камин растопишь?
— Чёрт, камин… — с трудом поднимается и выходит за дровами, а я нахожу среди пакетов вожделенную упаковку трусиков-подгузников, мимоходом отмечая, что они те же самые, что покупала я, натягиваю на сына и немного выдыхаю.
— Пименов, кстати, уволился через месяц после тебя, — говорит, закладывая дрова, — а через пару дней, не поверишь, я лично в шоке был, ужасная трагедия — попал под машину. Под фуру, если точнее. С асфальта долго соскребали…
— Давай без деталей, — морщусь, суя сыну в рот ложку, и он тут же копирует, отказываясь есть. — Ну, пожалуйста… — хнычу, обращаясь уже к сыну, а Соболев возмущается:
— Да я молчал!
— Я не с тобой, — огрызаюсь в ответ, — значит, у Пименова уже не спросить… а точно он? Если уж соскребали…
— И как прикажешь проверить? — отвечает едко, но тут же меняет гнев на милость: — К тому же, это уже не важно. Два года прошло, если и жив, удрал так далеко, что хрен найдёшь.
Сын делает крен на стуле, заваливаясь вбок, я отбрасываю ложку на пол и ловлю его, Тимур поворачивается на звук и шумно вздыхает.
— Я сейчас всё уберу, — цежу сквозь зубы.
— Проблему это не решит. Ни одну из, — встаёт с колен, пристраивает у камина решётку и ворчит: — Нагреется в момент. И огонь открытый… Надо было растопить, когда Ромка заснёт.
— Ты бы заснул раньше или он от звуков проснулся… — пожимаю плечами, поднимаю с пола ложку, облизываю и вновь начинаю кормить ей сына.
— Эм… — Соболев смотрит во все глаза, комментарий застрял у него в горле, но он сдерживается. — Есть другой вариант, но он тебе не понравится.
— Можно я хотя бы буду решать сама относительно своих ощущений? — отвечаю язвительно.
— Особняк со всеми удобствами, нянька в помощь, но вооружённая охрана по периметру.
— Чтобы сына не похитили или чтобы я не сбежала? — хмыкаю в ответ.
— Оба варианта… — слабо морщится и идёт к столешнице. Берёт тряпку и убирает еду с пола. — Подумай.
Резкие перемены в нём напрягают. Чувствуется какой-то подвох, потаённый смысл, но уловить его, нащупать не получается. К концу войны с едой это непонимание начинает раздражать, я подхватываю сына и вместе с ним нависаю над
