Одну сторону поляны щитом прикрывали дивные старые ивы, их все еще зеленые плети спускались до земли. Дикий шалфей, редкие лесные цветочки разбросаны там и сям, как будто смешанные небрежной рукой.
— Ох, Раст, как здесь красиво. — Она вздохнула. — Нужно дать и другим людям насладиться этой пасторалью. Когда мы начнем принимать гостей на ранчо, небольшими группами, они будут весело…
— ..забрасывать непотушенные окурки в кусты и разводить костры, — закончил он. — Застревать в грязи, а мы их будем вытаскивать; теряться, а мы их будем искать. Люси, ты видишь веселую компанию, а я — прорву неприятностей, когда правительство установит мне курортный налог. Я вижу медицинские комиссии, плату за разрешение, ребят из общества «Рыболов-спортсмен», сующих свой нос…
— Со всем этим мы разберемся, — отмахнулась Люси. Почему он так мрачно на все смотрит? Она была полна энтузиазма. — Мы же не сейчас начинаем, — утешила она, — а обсудить возможности всегда полезно, правда?
Он хрюкнул, не ответил и отвернулся, чтобы ослабить подпруги и снять подсумки.
— Сараи стоят без дела, — продолжала она, потому что рабочие в основном все женаты и живут по своим домам. Можно превратить их в гостевые домики. Можно устроить спортивные занятия, пригласить массажиста…
— Массажиста! Массажист на ранчо! — Он покачал головой. — Не думаю, что у тебя это выйдет, Люси. У большинства ковбоев есть то, что в Голливуде называют «яростной независимостью». Я часто думаю, что этот термин пристал людям, которые не выносят толпу. Их «яростная независимость» проявляется в тех случаях, когда они видят угрозу своему образу жизни. Потому они и живут на ранчо. Большинство из тех, кого я знаю, скорее лопнут, чем превратят свое владение в дачу для пижонов. Она призадумалась.
— Что ж, если так, я их понимаю. Но ты другой. Ты жил в городе, работал в стеклянных душных офисах, страдал от перегруженного транспорта. Ты понимаешь, я уверена, что понимаешь, какие у меня мотивы.
— Понимаю — да. Принимаю ли? — Он замолчал, подбирая слова. — Идея заполонить наши места праздношатающейся публикой мне ненавистна.
Это был тупик. Перед обоими маячила непреодолимая стена. Их позиции были полностью противоположны. Люси задумчиво смотрела на Раста. Она не сдалась, но видела, что и он не уступит.
— Давай не будем сегодня спорить, — предложил Раст и протянул ей сумку с продуктами. — Мы же хотели устроить день отдыха? Пусть так и будет.
Отсрочка, подумала она, довольная, что споры прекратятся, по крайней мере на некоторое время. Но Люси осталась при своем мнении: прятать такие сказочные места — просто преступление. При всем уважении к Расту она не могла разделить его позицию.
— Отличная мысль, — подхватила она. — У нас впереди еще много времени, чтобы все обсудить.
Напряженность исчезла. Раст расстелил клетчатое одеяло, выложил сэндвичи с индейкой, нарезанные яблоки и лимонные пирожки, которые испекла Фрици. Он улегся, опершись о локоть, а Люся села, скрестив ноги. Новые джинсы, купленные в Рено, были тесноваты, но ботинки на шнурках удобны — слава Богу, мозолей не будет. За обедом Раст как бы невзначай спросил ее про отца.
— Отец? — Люси пожала плечами и проглотила последнюю дольку яблока. — Я его не помню. Он бросил нас, когда я была совсем маленькой. Мать называла его мерзавцем и на вопросы не отвечала. Ну, я и перестала их задавать.
Он ненадолго задумался.
— Похоже, ты в своей жизни видела мало радости от мужчин.
Она пожала плечами.
— Не повезло.
— А это означает, что ты им не очень-то доверяешь, — заключил он.
— Почему же, вовсе нет…
Поток воздуха подхватил и понес синюю сойку.
— Люси, я понял, каким тупицей был твой муж. Но ты прожила с ним много лет. Чего я не понимаю, так это почему ты не забрала свои вещи и не ушла от него?
Вот вопрос, который она ненавидела. Но знала, что рано или поздно ей придется объяснить. Она многим обязана Расту.
Да, но можно ли выразить словами, как сковывают тебя психологические и эмоциональные путы, как сознание своей беспомощности обессиливает и держит покрепче стальных решеток?
— Мне было восемнадцать лет, — глубоко, до боли вздохнув, начала она. — Я хотела уйти от матери. Она была такая своевольная, такая…
— Властная? — подсказал он. — Я ее помню, она тут раздавала приказы, как королева. Люси кивнула, поджав губы.
— Мы познакомились на небольшом благотворительном приеме, который устроила мать. Кеннет был старше меня, очень обаятельный. Мы стали встречаться. Он казался мне страшно привлекательным. Дарил подарки, расспрашивал о новостях и умилялся, как будто ничего интереснее в жизни не слышал. Его внимание льстило — как же, такой мудрый, красивый, богатый мужчина положил глаз на маленькую Люси.
Раст отложил недоеденный бутерброд и скривился.
— Что же пошло не так?
— К сожалению, я была неопытна, не видела, что его внимание нездоровое, ненормальное. Он изменился не сразу, так что трудно установить когда. Началось с замечаний, которые меня просто убивали. У него были замашки садиста. Он изливал злость, а потом часами, сутками меня не замечал.
— Ты не пыталась его урезонить? Отбиться?
— Пыталась, но становилось только хуже. Он говорил: «Ты делаешь из мухи слона». Говорил, что, получись из меня хорошая жена, он был бы добрее, и я старалась стать нетребовательной, понимающей. Но ему было трудно угодить. Я была крайне осторожной, все боялась, как бы не вывести его из себя. И через несколько недель такого напряжения он все равно взрывался. Потом опять наступало недолгое затишье, и Кеннет становился таким, каким я его полюбила.
Раст вскочил и отошел к ручейку, пробегавшему по краю поляны. Он стоял мрачный и напряженный, вглядываясь в струйки воды, обегавшей мшистые камни. Люси следила за ним, прижав колени к груди и жалея о своей откровенности.
Не отрывая глаз от воды, Раст произнес:
— Все равно я этого не принимаю. Если плохого больше, чем хорошего, почему нельзя было уйти?
Она вытерла глаза.
— Тогда я этого не понимала, но важнее то, что он заставил меня усомниться в себе и тем замкнул порочный круг. Я не понимала, что потеряла чувство собственного достоинства. Я научилась сносить его выходки, потому что всеми силами души надеялась, что он меня любит и в первую очередь заботится только обо мне. Иногда он действительно был добрым и понимающим, вот в чем ужас. Раст, как ты не видишь? Часто или редко бывали эти моменты, но я жила ради них.
Наконец в его глазах промелькнуло понимание.
— Господи, — выговорил он. — Словно в аду!
— Это и был ад! Кеннет оказался страшно ревнив, в ресторанах даже поджидал меня у дамского туалета, воображая, что я встречаюсь с другим мужчиной. Когда я ездила в магазин, он проверял километраж — убедиться, что я не была на свидании. Сам он называл это проявлением любви. Через какое-то время я оказалась в полной изоляции; он не любил моих подруг, мою мать, и они стали появляться все реже, а потом и вовсе перестали заходить. — Люси посмотрела на него безжизненным взглядом. — Он не позволял мне иметь чековую книжку или кредитную карточку. При всем своем богатстве выдавал мне доллары с таким видом, как будто это золотые слитки, так что обычно у меня не было денег.
