до сих пор он в памяти живет. Может, там я смогу быть счастливой, и наладить свою жизнь, которая именно во Владивостоке и начала крениться?!
— Вот как? — прошипела незаметно вошедшая в кухню Катя. — Значит, решение принято?
В руке ее чемодан, глаза сужены. Тоже изводить меня пришла, разговор подслушивала.
— Принято, Кать. Не думаю, что меня посадят за то, чего я не совершала. В любом случае, я устала от всего этого, прости, — поднялась, пытаясь объяснить ей все, сказать, что люблю ее, но дочь важнее, и она поняла бы, если бы мамой стала.
Но Катя выставила вперед наманикюренную руку, и головой покачала. А на лице такое же выражение, какое и у Евгения Александровича было — неприязнь.
— Ты просто неблагодарная сволочь. Вот и оставайся один на один со своими проблемами, — Катя развернулась, и уже в коридоре выплюнула: — Да пошла ты, Вера!
Катя ушла, оставила меня. Все уходят, все бросают, пора бы привыкнуть, но как она не понимает, что я по-другому не могу? Не понимаю, для Кати это игра — притворяться мертвой?!
Дурная игра, дурная обида.
И горько от этого — одной оставаться больно. Человек вообще не должен быть один в этом мире.
— Мама, мамочка, как же мне тебя не хватает, — прошептала я, сама себя за эту слабость презирая.
До сих пор сердце горюет: любила она меня хоть немного? Хоть капельку? Мне бы и крох хватило, если бы они настоящие были — чувства эти. Диссонанс с новой силой накрыл: мама помогала мне уроки делать, цветы на школьные линейки мы покупали вместе, атласные банты она мне завязывала, восхищаясь моими кудрями, которые специально подкручивала…
Травила, и жить не давала.
А я без нее, без подсказок ее жить не умею.
Из апатии меня вырвал надрывный плач Полины, и я вспомнила, что не могу себе позволить сойти с ума — ради девочки моей. А значит, нужно встать, покормить Полю, и собираться.
Скоро полдень.
— Малышка, ты останешься Полиной, а я Верой. Даже отчество оставлю свое, а тебе какое дать? — прошептала, прижав дочь к груди. — Я — Вера Владимировна, а ты будешь Полина… Полина Павловна, да. Красиво звучит.
Глупости на языке, глупости в мыслях, а фамилию я свою забыла. «Гарай» от зубов отскакивает, усиленно вдолбленная мамой, а вот кем я была?
Не помню, к ужасу своему не помню. Но, наверное, Евгений Александрович знает. Этот человек в курсе всего, к великому моему сожалению.
В дверь раздался звонок, когда на часах было без пяти двенадцать. Полина заснула в слинге, и перед тем, как дверь открыть, я заглянула в Катину комнату. Она забрала все, кроме постельного белья — вещей у нее не так много, да и у меня также, все в один чемодан влезет.
Ушла окончательно, разозлившись на мнимое предательство.
Ну и плевать, бегать я за ней не буду. Если не понимает, что мне о ребенке думать нужно, а не о ней, и не о себе — все бесполезно.
— Я готова, — глухо сказала я, едва открыла дверь, за которой снова стоял Евгений Александрович. Была мысль, что он просто пошлет за мной людей, и не приедет сам, но он явился.
И мне от этого спокойнее почему-то. Что не с чужими людьми буду, хотя и он мне не родной.
— Ребенка зачем с собой тащить? — с неудовольствием кивнул мужчина на красный слинг, в котором спало мое главное сокровище.
— Мне ее оставить не с кем. Поля не помешает, она плачет не так часто, я покормила ее, — вышла, и начала спускаться по лестнице вслед за Евгением Александровичем. — Скажите, а времени много понадобится, чтобы паспорт сделать и свидетельство о рождении?
— Сегодня же все и сделают.
— Так быстро? — искренне удивилась я, и услышала логичный, ненавистный мне ответ:
— Деньги, Вера. Всего лишь деньги. В базах данных все на тебя есть, нужно всего лишь вписать все это в документ.
На все ушло сорок минут. Евгений Александрович со мной не пошел, отправил своего безликого помощника, который за моей спиной стоял, и следил. Наверное, за тем следил, чтобы я не назвалась их с Владом фамилией, и не попросила Влада отцом вписать в свидетельство Поли.
Мне бы это и в голову не пришло, но попробуй, докажи.
— Итак, Виноградова Вера Владимировна, — монотонно продиктовала паспортистка. — Ваши документы готовы, паспорт чистый, нужно будет встать на регистрационный учет. ИНН и СНИЛС сделаете сами. Ребенка как записать?
Значит, я Виноградова. Интересно, а мама жива — моя родная мама? Или…
— Вера Владимировна?
— Простите, — очнулась я. — Виноградова Полина Павловна. Запишите так.
Обернулась за спину, придерживая слинг, в котором уютно устроилась дочка, и посмотрела на сопровождающего меня мужчину — на его лице было довольство. Значит, я поступила правильно, открестившись от Гараев.
Они не нужны мне, я не нужна им, но почему же так больно?!
— Держите, — мне протянули наши с Полей документы в прозрачном файле, я поблагодарила, и вышла из кабинета, испытывая и облегчение, и смутную тревогу.
Я правильно поступила. Нельзя ребенку так жить, Поля не должна по моей вине страдать, да и мне нужно жизнь налаживать. А будучи призраком сделать это практически невозможно.
Да, я поступила правильно…
— Садись, подвезу, — окно авто открылось, и я пошла к машине, в которой меня привезли. — Итак, Вера, что теперь?
— Я уеду, как и обещала. Спасибо вам, — искренне, хоть и через силу поблагодарила я этого сложного, неприятного мне мужчину.
Он помог с умыслом, чтобы избавиться от нас, но помог ведь, тогда как все бросили. А это дорогого стоит.
— Денег тебе достаточно? Вера, мне не нужны бесконечные звонки с просьбой добавить. Лучше скажи сразу, шантажа и бесконечных требований я не потерплю…
— Мне достаточно, — торопливо прервала я, чувствуя, как унижение разливается в душе. — Никакого шантажа не будет, как и просьб добавить. И вообще… я верну вам все до копейки!
В конверт я так и не заглянула, он так и остался лежать на кухонном столе. Прикасаться к этим деньгам тошно, как к насекомому ядовитому. Кажется, что я саму себя предала, но без денег этих я пропаду, и дочь погублю. С ней ведь сейчас даже сидеть некому, а на новом месте придется искать учеников, нарабатывать базу, и няню искать.
Да, деньги мне нужны, и не думаю, что Евгений Александрович мало их оставил.
— Возвращать не нужно. Где меня найти ты знаешь, телефон есть. Звони в крайнем
