открыл рот, чтобы ответить, но дверь в спальню открылась, и вошла ненавистная мне Анна Алексеевна. На меня она даже не посмотрела, обращаясь к полицейскому:
— Как я и говорила: девочка истощена, ее почти не кормили, авитаминоз на лицо, а также синяки. Более точно скажет педиатр, ребенка мы изымаем.
— Нет! — закричала я в шоке, почти бросившись на эту гадину, но мужчина снова меня удержал. А я вслед ей кричала: — Как это она истощена? Вы на Полину посмотрите, глаза-то разуйте! И нет никаких синяков, зачем вы врете? ЗАЧЕМ?
— Тихо, — встряхнули меня. — Арестовывать вас незачем. А ребенка, как вам сообщил инспектор, мы изымаем. Повестку вам пришлем.
Дома бардак ужасный: дверцы шкафов приоткрыты, вещи валяются как попало, натоптано. И Полины нет. Забрали, отняли девочку мою.
— Полечка, я сейчас. Я не позволю им, — прошептала, и выбежала следом.
По лестнице летела вниз так, что чуть ноги не переломала, но лишь бы успеть, лишь бы не опоздать. Не могут у меня ребенка забрать, они — чужие, а я — ее мама, как же так?!
— ВЫ! СТОЙТЕ! — закричала, увидев, как женщина-монстр подходит к машине с Полиной на руках. — Отдайте, слышите?!
Услышала, но я и подбежать не успела к машине на полупустой парковке, как Анна Алексеевна села в авто, и они уехали. Слезы бежали по щекам, стекая на приоткрытые губы, и по вкусу это не соленая вода была, а кровь, обволакивающая сжатое спазмом горло.
Дышать нечем, жить незачем.
То, чего я боялась — случилось. Дочь с чужими людьми, равнодушными к ней, им же всем плевать, лишь вид делают, что заботятся, а на самом деле я все знаю про них. Сама ведь прошла через эту чертову систему, а теперь и Полина, о Боже мой, Полина там не окажется!
— Деньги! Им же просто нужно денег дать, — выдохнула я, и рассмеялась я от собственной глупости, и также быстро, как на улицу бежала, понеслась обратно.
Домой.
Там конверт лежит, а в нем деньги. Как же я сразу не поняла? Как позволила этот цирк устроить?
Полицейский сказал, что на меня в опеку жаловались, но я ведь только сегодня паспорт получила. А значит, это ложь! Как и то, что Полечка истощена, что у нее синяки — нет этого и в помине, я бы лучше себе нож в сердце воткнула, чем ребенка ударила. Что своего, что чужого.
Лгут. Деньги выбивают.
— Сволочи, какие же сволочи, — дрожащими пальцами закрыла за собой дверь в эту квартиру, ставшую чужой — дочери здесь нет, Кати тоже. Но подруга хоть вещи взяла, а Полю унесли в чем была, и у меня словно часть сердца вырвали. Часть души.
Я подошла к столу, и рассмеялась, вытирая слезы с лица. Ручку лживая сука из инспекции свою забыла, а деньги мои прихватила, конверта ведь нет.
— Нет, не может все быть так плохо, — помотала головой, и попыталась собраться. — Я, наверное, убрала деньги куда-то, и забыла в суматохе. Сейчас найду, дам взятку, и верну Полину.
Но не нашлись деньги. Ни на холодильнике, ни в шкафах, вообще нигде их нет. Лишь мои пятьдесят тысяч, которые скопить удалось, в сумочке остались, и все. А значит… значит дочку не вернуть, все ведь деньги решают, как Гарай говорил.
— Гарай! Он… он поможет! Он обязан помочь!
Еще секунду назад я была в упадке. Казалось, после потери этих проклятых денег, все было кончено, но нет. Всегда есть шанс, нужно лишь собраться, и подумать. Евгений Александрович обязательно поможет мне Полину вернуть — он влиятельный, со связями, да один его звонок, и мне ребенка принесут сами, да еще и извиняться будут.
Пустой слинг я сняла с тяжелым сердцем, а затем выбежала из квартиры, в который раз за этот жуткий день. Каждая секунда казалась промедлением, с каждым вздохом сердце сжималось: пока в маршрутке ехала, когда в метро спускалась — эти жуткие эскалаторы просто бесконечное количество времени отнимают.
И мысли в голове, эти ужасные мысли.
Анна Алексеевна говорила про синяки, про истощение. А что, если она Поле больно сделает? В отчете ведь солгала, и все должно совпадать…
— Нет, нет, нет, — пробормотала, впившись ногтями в ладонь, и выбежала из метро. Спортсменка из меня аховая, но до компании Гараев я домчалась так быстро, как могла, и все равно, казалось, что я безбожно опаздываю, что время теряю.
— Я к Евгению Александровичу, — задыхаясь, сказала на стойке ресепшн. — Это срочно!
— С вами все в порядке? — нахмурилась мелированная блондинка, будто мне до светских разговоров.
Со мной все не в порядке с самого рождения, но кому вообще до меня есть дело?!
— Позвоните Евгению Александровичу, пожалуйста. Скажите, что Вера пришла, он примет, честно. Это очень срочно, я… я его дочь. Просто наберите его, и скажите, в какой мне идти кабинет!
Я не говорила, я почти кричала, выплевывала слова, гнев свой и страх на чужого человека выплескивала. Всегда истеричек ненавидела, особенно тех, кто скандалил на виду у всех, устраивая представление, но сейчас я ничего не могла с собой поделать.
Эта девчонка воровала мое время, время моей дочери воровала. Вот и сейчас она уставилась на меня голубыми глазами, и не подумала даже пропуск протянуть. Или позвонить наверх.
— Вы издеваетесь? Неужели сложно поднять трубку, и набрать… — в отчаянии начала я кричать, но меня прервал голос за спиной.
— Вера, ты ко мне?
— Влад, — всхлипнула я, обернувшись к нему. Пришла я к его отцу, но именно Влад сейчас должен быть рядом — отец моей дочери. — Помоги, прошу тебя, у меня отняли дочь!
Дикая надежда снова загорелась во мне. Гарай-старший, Гарай-младший — оба они, кажется, могут все. И Влад вернет мне Полину, обязательно вернет!
Влад
Мы попрощались, но я знал, что увижу Веру. Уверен был в этом, и вот, она здесь и, как всегда, в центре внимания. Еще бы минута, и ее вывели с охраной, не появись я.
— Влад, ты… ты поможешь? — Вере больно сейчас.
Я ее боль всем своим существом чувствую. Плачет, глаза красные, лицо пятнами пошло, волосы взлохмачены и вид безумный абсолютно — оболочка трещину дала.
— Приходи вечером, у меня встреча.
— НЕТ!!! — вскрикнула, и вцепилась в мою рубашку пальцами, потянула так, что ткань затрещала, и уже тише добавила: — Нет, мне сейчас нужно. Если ты не можешь, то Евгений Александрович. Мне поговорить с ним нужно, он ведь влиятельный, Влад,
