адресован не мне. Но столкнулась с ледяными глазами Саши.
— Ты ничего не съела.
Гробовая тишина. Все четыре головы повернулись на меня.
— Я ем, — еле выдавила я.
— Брешешь. Ты не съела ничего! — повторил он.
Я постаралась взять себя в руки. Сделала глубокий вздох и показала на свою тарелку, по которой была размазана паста.
— Я ем. Если ты слепой, то это только твои проблемы.
Молодец! Лучшая защита — нападение. Правда, слабое какое-то.
— Ты водишь вилкой по тарелке, перемешиваешь, делишь на кусочки, но ты ни разу не поднесла эту чертову вилку ко рту за весь вечер!
— Да что ты ко мне пристал! — я уже не сдерживала свой гнев. — Я съела столько, сколько хотела.
— То есть, ничего?? — он тоже перешел на крик. Затем он сделал то, чего я вообще не ожидала. Он накрутил пасту на свою вилку, перегнулся через весь стол и поднес ее к моему рту. — Ешь!
Я стиснула зубы. Запах аппетитной пасты сводил с ума. Или это его глаза так подействовали на меня?
— Ешь!
— Саша! Перестань! Может, она не голодная, — попыталась заступиться за меня Полина. От нее я этого, кстати, вообще не ожидала. Мама молча смотрела на меня с ужасом в глаза. Владимир то и дело переводил взгляд с меня на Сашу, Юлианна как будто ничего не замечала.
— Я отстану, когда она съест хотя бы это.
Я уже чувствовала подкатившую к горлу тошноту. Да съешь ты это! Тебе сложно что ли? Я сама себя пыталась уговорить, но зубы никак не хотели разжиматься.
— Я так и думал, — прорычал Саша, бросив вилку мне в тарелку. Я подскочила от резкого движения и стука. Он стоял, оперевшись на стол. — Ты долбаная анорексичка. Марина, — он крикнул на мою маму, — вы обедали? В кафе?
— Да, — судорожно кивнула мама.
— Она ела?
Мама рассеянно посмотрела вокруг, вспоминая наш обед. Я молилась, чтобы она не сказала правду.
— Да, мы взяли по кебабу и овощи-гриль, — соврала мама, не глядя на меня.
— Она ела? — с нажимом повторил Саша.
— Да! Ела! Я же говорю!
— Я тебе не верю, — покачал он головой и вышел из столовой. Спустя пару секунд мы все подпрыгнули из-за стука двери в его комнате.
* * *
Конечно, мама пошла за мной в спальню. Она закрыла плотно дверь и повернулась ко мне. Я уже знала, что она скажет.
— Ты ничего не съела за обедом.
Я села на свою кровать, демонстративно отвернувшись. Я не собиралась обсуждать эту тему.
— Давай поговорим. Расскажи мне, — попросила она. Я почувствовала, как немного прогнулась кровать под ее весом. Она села рядом и погладила меня по спине.
— Я не хочу.
Я зажмуривалась, стараясь остановить слезы.
— Хорошо. Тогда просто помолчим.
Я коротко кивнула. А через секунду уже плакала у мамы на плече.
— Тише, малышка, тише. Мы справимся. Я помогу тебе, обещаю.
Она продолжала шептать мне слова поддержки, гладила меня по голове и вытирала слезы.
Я очень по тебе скучала, мамочка. Очень сильно скучала.
* * *
Я пыталась вспомнить, когда это началось. Когда мама ушла, мне было очень плохо. Не сейчас, а в мои двенадцать. Мозг отказывается воспроизводить все воспоминания, а некоторые стерли препараты, которыми меня пичкали почти год. И даже если что-то вспоминается, я не могу быть уверенной, что это правда было. Возможно, моя фантазия все придумала.
Когда же я перестала есть? Хотя не совсем так. Я ем. Но мало.
Когда через год депрессии посмотрела на себя в зеркало, я себя не узнала. Я никогда не была худой, но лишние 30 килограмм на девочке тринадцати лет сильно заметны. За лето мне удалось скинуть всего 7, и в школу я вернулась не только как «оставшаяся на второй год тупая семиклашка», но ещё и «жирная Аврора в ожидании принца». Конечно, дети меня дразнили, но так как себя обижала я сама, никто не мог. Я морила себя голодом в наказание, придумывая все разные и разные способы борьбы с лишним весом. В итоге я пришла к тому, что надо убрать ужины. Вместо них я пила воду и шла на пробежку. Зимой вместо бега я предпочитала коньки. Мне кажется, папа чуть разорился на прокате коньков, поэтому вскоре купил мне собственные.
Вес уходил, но медленно. Тогда я решила попробовать убрать и обеды. Вдобавок я начала считать калории, разбираться в составах. И у меня появился список плохой еды. Другими словами, все, что содержит углеводы, летело в мусорное ведро. Обманывать папу было проще простого — в будние я якобы обедала в школе, а ужинали мы всегда в разное время, так как он приходил поздно. Я специально оставляла грязные тарелки, чтобы у него не возникало сомнений. С выходными первое время было сложнее, я срывалась, ела, а потом голодала два дня. И так по кругу. А потом я поняла — люди не смотрят на тебя, когда едят сами. Это относится и к отцу. Несколько лет я сидела с ним за одним столом, делала вид, что ем, и все работало. До этого вечера. Как Саша понял то, что папа не понимал несколько лет? Неужели дело только во внимательности?
Все же назвать меня анорексиком нельзя. Я читала про эту болезнь, у меня все не так. Я завтракаю достаточно сытно, но стараюсь избегать остальных приемов пищи. И ещё стараюсь считать калории, хотя уверена, что потребляю меньше, чем трачу.
Сейчас мне моя фигура уже нравится, поэтому я иногда допускаю мысль, что могу пообедать. Может, когда-нибудь я приду к тому, что и на ужине смогу поесть.
Я уже засыпала, когда услышала стук в дверь. Я села в кровати и решила прислушаться — если постучат снова, значит, не показалось.
— Ты спишь? — услышала я шепот. Быстро встав с кровати, я подошла к двери. Очень медленно и тихо я ее открыла. На пороге стоял Саша. Он почесал затылок, просканировал меня обычным своим рентгеновским взглядом и сказал:
— Ты не спишь.
Капитан очевидность спасёт этот мир.
— Ну, как видишь, — прошептала я в ответ и развела руками. — Я думала, ты ушел на свою вечеринку к другу.
Я, правда, так думала, ведь сегодня, разговаривая по видеосвязи, ко мне никто не ломился, не кричал. Поэтому я решила, что его нет дома.
— Ты обо мне думала? — ухмыльнулся он. — Нет, вечеринку перенесли. На самом деле я извиниться хотел. Я перегнул палку.
Сказать, что я удивлена, — ничего не сказать. Конечно, я не думала, что
