божественность хойсала. Министры, вожди, философы, учителя, создатели трактатов о музыке, писатели, актеры и даже игроки в крикет из хойсала являются «величайшим живым светилом общества».
Демоны пишут эту книгу умом моего мужа: «Неприкасаемые должны оставаться на своем месте и выполнять приказы чистых людей. Недопустимо, чтоб загрязненные люди селились в местах, где живут люди, соблюдающие чистоту».
Я переписываю его черновики. Хоть я тоже из семьи хойсала, его книга не тешит меня, я чувствую горечь. «Необходимо расчистить общество, прекратить пагубное смешение на основе бездумной похоти. Те, кто призван служить чистым кастам и не способен в силу природной ограниченности на созидание высокого, должны продолжить служение тем, кто веками хранил культуру, во имя ее расцвета». Подобное писали кровавые диктаторы, и даже я знаю, что эти идеи мертвы. Только мой муж, безумец, заново открывает их для себя и желает доказать миру.
Когда часы показывают полдень, я накрываю книги шелковой тканью и иду в кухню. Я вспоминаю старые поговорки: «Хотя собака рождается на улице брамина, знает ли она Веды?» или: «Он от рождения чистое железо» – о тех, кто гордится своей кастой. Так, без улыбки, я шучу сама с собой. Улыбаться по-настоящему я разучилась.
Я смотрю из-за занавески, как живут другие брамины Маллешварама. Разве они живут так, как мы? Они смеются и едят мороженое со своими детьми.
* * *
Сегодня я готовлю три порции. Беру продукты из кладовой. Мой муж никогда не будет есть морковь, картофель, лук или имбирь, что растут в земле. Рис надо промывать семь раз в проточной воде. Помню, молодой я перемыла рис лишь пять раз. Мой муж угадал это по вкусу и высыпал его во двор. Черные птицы слетелись и склевали белые зерна. Эти птицы склевали и мою жизнь.
Я оглядываюсь – за дверью кладовой проплывают души моих дочерей. Старшая сейчас готовилась бы к экзаменам в колледж. Может быть, стала врачом, который лечит людям сердца. Другая дочь, подросток, изучала бы музыку, оставалась дома в некоторые дни, пока мы ходим в храм, как и я когда-то. Средней исполнилось бы десять, она бы прыгала со скакалкой, играла с сестрой-погодкой. Другую девочку повели бы в детский сад, где преподают йогу и древнее искусство танца. Я слышала, такие сады для детей браминов есть у нас в Маллешвараме. А малышка научилась бы быстро бегать – только глаз да глаз.
Я дала всем дочерям мусульманские имена назло мужу. Я говорю с ними каждый день, пока его нет. Не вслух говорю, внутри. Я редко раскрываю рот, не хочу слышать свой голос, голос убийцы, не защитившей своих детей. Вот они, мои красивые девочки, сидят вместе на ступеньках лестницы: Махнур, Ааб, Ума, Куши, Оджати и маленькая Лила.
– Дайте я пройду, девочки, мне нужно отнести третью порцию риса в комнату, на которую ваш отец повесил замок.
* * *
Я чувствую что-то похожее на радость, слабое мерцание внутри – руки мои приносят немного пользы. Что я делаю? Только переписываю имена мертвых да разговариваю с духами. Разве такая я была?
Я красила волосы хной и любила кольца. Когда мы с матерью шли в древнюю Тиртха [27] Дакшимукханди, парни оглядывались мне вслед.
– Постыдись, – говорила мама, если и я оборачивалась, – опусти глаза.
Я была веселой. Мы спускались в Тиртха, а я глядела не на богов, а по сторонам: как на меня посмотрят люди. Внизу у ступенек в зеленой воде плавали черепахи и карпы. Вода стекала во внутренний пруд храма изо рта каменной коровы. Люди бросали на дно пруда монеты.
Получив у богов благословения, мы шли на базар покупать мне сари и большие серьги. Мама собирала приданое.
В те дни ко мне сватался человек. Но, наверное, плохо я поклонилась богу, сильно крутилась, что вся судьба моя рассыпалась, будто пепел от сожженной сандаловой палочки.
Родители поместили объявление о поиске жениха в брачной газете, которую читают по всему югу. Жених ехал в автомобиле из Мадраса с приятелем. Они сменяли друг друга ночной дорогой, чтобы немного поспать. Они приехали голодными, и мама подала обед: рис с фасолью и баклажанами.
– Мы придерживаемся вегетарианской кухни, – ласково говорила мама, – и, уж простите, не используем чеснок.
Парень засмеялся красивым смехом, от которого потеплело в середине.
– Да, моя матушка тоже так готовит, – сказал он.
Его друг сидел тихо. Он был маленький и скромный человек. Они оба оделись нарядно: в голубые рубашки и темные брюки. Так и не скажешь, что с долгой дороги. Может, переменили одежду на подступах к Бангалору?
Мы ели молча, чтоб потом поговорить о наших делах. Я села так, чтоб отец не видел, куда я смотрю. А смотрела я прямо в лицо тому парню, мы улыбались друг другу. Солнце перетекало из наших глаз: от меня к нему, от него ко мне, туда и обратно. У него глаза были веселые и добрые. Я радовалась, что такой человек приехал ко мне из Мадраса.
Я умела тогда смеяться и петь, я знала много стихов.
– Дочка, почитай нам стихи, почитай Рамачандра Бендре.
– О, Бендре, – сказал парень, – пожалуйста, я очень люблю его поэзию.
– Да, поэт из касты браминов хойсала – алмаз короны поэтов каннада, – сказал отец.
Его друг смутился, лицо его потемнело от прилившей крови. Я стала читать стихотворение «Рассвет»:
– Дом на востоке сиял жемчужной водой, позолота в двери и окна текла, – мой голос был тогда нежным, как теплая вода ручья. – Кто цветы поместил в руки ветра? Выпустил пчел из горла деревьев?
Наши гости смотрели на меня с наслаждением.
Мы уже доели обед, когда парень обратился к другу:
– Абдул, нам надо долить моторное масло.
Мы все так и замерли: друг оказался мусульманином. После обеда отец, смущаясь, сказал:
– Простите, мы не можем помыть тарелку вашего товарища. По правилам касты сосуд, коснувшийся губ другого человека, загрязняется. После этого он не может быть обработан моей женой.
С лица парня стекла радость.
– Ну, знаете ли, сэр, тогда нам говорить не о чем. Учите своим правилам других. Абдул – мой самый близкий друг, он приехал со мной как брат.
Они поднялись и ушли навечно. Он даже не посмотрел на меня больше, на мои волосы, сияющие от солнца.
– Ничего, ушли и ушли, – сказал отец задумчиво. – Люди не рождаются одинаковыми, мы лишь движемся к одной судьбе.
Мы долго шли с мамочкой
