— Это мне? — смотрю на цветы.
— Тебе. Не розовые розы, но... — отдаёт.
— Они даже лучше, — втягиваю аромат луговых трав.
— Хоть чем-то угодил, а то ты моими подарками направо и налево разбрасываешься.
— Потому что не надо было. Ещё и каждый день...
— Надо как большинство мужиков — в день рождения и восьмое марта?
— Нет. Но когда часто, эффект приятной неожиданности пропадает.
— Запомню. Я обед готовить. А то, узнав, что повариха из тебя никакая, боюсь — отравишь, — произносит с сарказмом.
— Угу, — плетусь за ним следом, перебирая цветы в букете. — Во что их поставить? — осматриваюсь в доме в поисках вазы.
— В буфете должен быть кувшин.
Наверное, он имел в виду эту глиняную крынку — достаю её с полки внизу.
Цветы занимают место на узком подоконнике и радуют глаз. Смотрятся очень органично в этом доме, по-деревенски. А я присаживаюсь за стол и наблюдаю за тем, как готовит Шолохов. Он даже газовую плиту походную с собой взял.
Смотреть на готовку мужчин — особая эстетика. Они же это для тебя делают, стараются. И даже простые блюда у них кажутся очень вкусными, пальчики оближешь. Обожала, когда обеды или ужины варил папа. А шашлык в его приготовлении был сногсшибательным.
— Давно ты готовишь? — наблюдаю, как он ловко режет картофель, зажав его в кулаке. Я на досточке это делаю.
— С детства. Дед научил.
— Он для тебя был важным человеком.
Шолохов на мгновение замер. В глазах заскользила печаль.
— Да...
— Как он умер?
— Сердечный приступ. Нашли только через неделю. Спохватилась знакомая из посёлка, к которой он приезжал раз в неделю помочь по хозяйству. Подняла шум, участкового, они и обнаружили его в сарае мертвым.
— То есть он умер в одном из этих...? — выглянула в окно.
Брр, немного не по себе стало.
— Нет. Тот я снёс, разобрал на доски. На его месте теперь яблоня посажена.
Я видела её за баней. Вот где место упокоения дедушки.
— Давай не будем о грустном за едой, — предложил не вспоминать.
— Хорошо.
Поставила локти на стол и уперлась подбородком в кулаки.
Шолохов посмотрел на меня, нервно закусил губу и попробовал бульон от супа, даже не подув на него.
Видела, как обжёгся и у него на глазах проступили слёзы. Побежала за холодной водой.
— Пей, — протянула кружку.
Он отпил половину.
— Хана, я себе язык сварил. Просил же не гулять в таком виде, — бросил взгляд на лиф от купальника.
Я скрестила руки на груди.
Допрыгалась коза? Покалечила парня.
— Не смотри, — начала защищаться.
— Серьёзно? Как ты себе это представляешь? Если ты в таком виде, а я... — не договорил.
И так понятно. Хочу тебя. Вот что имел в виду.
Пошла к шкафу, достала и надела футболку.
— Так сойдёт? — посмотрела на него и развела руки в стороны.
— Да. Вполне.
— Давай помогу доварить суп, — пододвинула его боком в сторону и порезала зелень.
Демонстративно подув на ложку, попробовала еду на соль.
— Ммм, вкусно!
— Спасибо!
— Тебе в повара надо было идти, а не управленцы. Открыл бы свой ресторан.
— А комбинатом кто руководить будет? — кинул на меня взгляд, пожёвывая обожжённый язык.
— Не сразу же твой отец передаст тебе бразды правления. Тебе всего двадцать.
— Двадцать один, — поправил.
— Не велика разница.
— Да ладно! Тебе двадцать пять и ты считаешь, что между нами целая пропасть. Хотя я тоже большой разницы не улавливаю.
— Почти двадцать шесть... И она есть.
— У меня были девушки, которые мне в мамы годились и ничего, ни одна этого не стеснялась.
— Ты это сейчас серьёзно говоришь? — неприятно удивляюсь.
— А что? У меня ровесниц или младше вообще никогда не было.
— Опытных любишь?
— Да сейчас такие малолетки пошли, что опыта у них выше крыши, ещё тебя научат, — смеётся в ответ на мой вопрос.
— Тогда почему?
— Без понятия. С девушками своего возраста могу только дружить из-за схожести интересов. Но не более. Они меня не привлекают.
— Я догадывалась, что ты извращенец...
Он засмеялся, а потом нажал на рычажок на плите, тот громко щёлкнул и я подпрыгнула. Плита отключилась.
— А ты трусиха.
Глава 18
Подставив тело солнцу, наслаждаюсь его теплом. Оно пригревает, и я чувствую, как ультрафиолет проникает в мою кожу. Она немного горит, значит, скоро превращусь в румяный пирожок.
Рядом на покрывало падает лицом вниз Шолохов, сбрасывая на меня холодные капли воды.
— Но... Ты как лягушка ледяной...
Вода в озере за неделю так и не прогрелась, я не рискую в неё заходить, простыть не хочу. А Рома привычный, он оказывается, с детства закаляется, моржует даже иногда.
— Погрей меня, — прижимается к боку своим телом.
— О, нет! — присаживаюсь, отодвигаясь подальше. — Сам сохни.
— Я и сохну... По тебе...
— Начинается, — закатываю глаза. — Кстати, кто-то давал неделю на развитие наших отношений. Она вот-вот закончится.
— Так она ещё не истекла, у меня есть сутки, — играет бровями.
Его взгляд скользит по моему лицу, задерживается на груди, в лифе от бикини. Закусывает нижнюю губу. От его взора меня пронзает какой-то импульс, и я сжимаю ноги.
С каждым днём рядом с ним моё желание отдаться ему всё сильнее. Иногда я готова завыть от этого. Какой-то нездоровый голод внутри...
Хочу оказаться в его руках, снова ощутить сжигающие поцелуи, рушащие преграду между нами. И, простите меня, хочу почувствовать его в себе.
Желание настолько накрывает, что даже во сне мне снится, как мы занимаемся любовью. Страстно... Жарко...
Вчера утром он спросил, почему я так громко стонала во сне. А я даже не нашла ответа на его вопрос. Что ему сказать? Мне приснился наш секс, и я там кончила. А я реально почувствовала оргазм, когда проснулась от внезапности ощущений. Если во сне так... То, что в жизни со мной будет? Я умру от удовольствия? Такое возможно?
Но днём я цепляю маску недоступности и стараюсь его к себе не подпускать. Не всегда получается, и он временами может меня погладить или поправить волосы. И я впадаю в дикий восторг от этих телодвижений, но на этом всё...
Шолохов прячет лицо в руки и перестаёт шевелиться.
Его крепкая спина постепенно высыхает и даже на шортах, в которых он купался, появляются сухие пятна.
Протягиваю руку и не торопясь прогуливаюсь пальцами, как маленькими ножками, по его лопатке. Чувствую лёгкое вздрагивание мышц под своей рукой.
— Маша...
— Извини, не удержалась...
Прячу руку между ног.
— Мне нравятся твои порывы, — переворачивается лицом ко мне. — Маш, признайся, ты поменяла обо мне мнение? Теперь я тебе нравлюсь?
— Это не оправдывает твой поступок.
— У меня не было другого выхода. Если бы ты вышла замуж, то мне бы пришлось признать своё поражение и уйти, оставив тебя с человеком, которого ты не любишь. Я не мог себе этого позволить. Люби ты его, я бы и пальцем не пошевелил, чтобы помешать тебе стать счастливой.
— Раньше ты был чокнутый, а теперь странный...
— Расту... Взрослею, — смеётся.
Неожиданно садится и смотрит куда-то на другой берег озера. Прослеживаю за его взглядом.
На том берегу пьют воду олениха с оленёнком. Она очень крупная, а он наоборот маленький, скорее всего, примерно месяц от роду.
— Живая, — улыбается. — И снова мамой стала.
В глазах такой живой огонь и нежность, будто старую хорошую знакомую встретил.
— Ты её знаешь?
— Да, лет десять назад дед нашёл Марусю совсем маленькой, браконьеры убили мать, а её бросили. Он выходил, выкормил. А потом отпустил. Первое время она часто возвращалась домой, а потом пропала. Дед весь лес обшарил в её поисках. Оказалось, что она просто решила стать матерью, а в этот период они стараются избегать контакта с людьми. Боятся.
