ней ближе.
Почему я ответила «да это так, ничего особенного», вместо того чтобы просто сказать «спасибо»?
Почему мне так мучительно трудно общаться с новыми людьми? Ведь я потратила столько усилий, чтобы переделать себя из интроверта в экстраверта.
…У нас еще один покупатель: бабушка с внуком. Постучались в окно: нет ли у нас Бианки? Бабушка хочет, чтобы внук читал про природу, как она в детстве. Внук скорчил мне рожу: не хочет как бабушка в детстве.
Внуку не повезло. У нас есть Бианки.
Продала Бианки через окно за 150 рублей.
…Маратик потирает руки: бизнес набирает обороты.
…И самое главное! Насчет второго тома.
Мне было очень жалко продавать двухтомник Оскара Уайльда. Но почему-то нашелся еще один второй том! Этот второй том я никому не отдам, он мне самой нужен. Я люблю второй том больше, чем первый. Если подумать, то «Идеальный муж» хуже, чем «Веер леди Уиндермир», но лучше, чем «Как важно быть серьезным».
Нужно предложить соседу с третьего этажа большой синий том Мольера. Пьесы Мольера поддержат его во время эпидемии… кроме, пожалуй, «Тартюфа». В принципе еще можно Бомарше. А вот пьесы Чехова я бы сейчас ему не посоветовала.
Цитата дня:
Сразу же после обеда Элизабет вернулась к Джейн. И как только она вышла из комнаты, мисс Бингли принялась злословить на ее счет. Ее манеры были признаны вызывающими и самонадеянными, и было сказано, что она полностью лишена вкуса, красоты, изящества и умения поддерживать беседу.
«Гордость и предубеждение»
v проданных книг — ни одной
v подаренных книг — одна, «Республика ШКИД»
v вложений в бизнес — одно
Прошло два дня или три. Теперь все дни сливаются в один, и я не помню, какое сегодня число и даже какой день недели.
…Это нечестно! Невозможно поверить, что Маратик сам, без моего согласия, решил вопрос с названием книжной лавки! На моем окне, на каждом из трех моих окон, прикреплены вывески «Книжная лавка „Чемодан“».
Возможно поверить. Три вывески, на каждом окне.
Зал выглядит совершенно как книжная лавка. Стеллажи с книгами, прилавок.
У Маратика руки-крюки, поэтому он пригласил знакомого сколотить прилавок и поставить стеллажи. Знакомый принес доски для прилавка и инструменты и привел свою девушку. Пока знакомый Маратика сколачивал прилавок, я пряталась в комнате: решала сложный этический вопрос. Знакомый Маратика и его девушка были без масок. Мне было страшно выйти к ним без маски и неловко выйти в маске, как будто я боюсь от них заразиться. Просить их надеть маски тем более неловко. Интересно, мы теперь всегда будем решать этот сложный этический вопрос? Или попросить надеть маску человека, который пришел сколотить нам прилавок, станет для нас таким же обыденным, как предложить ему тапочки? Но я никогда не предлагаю гостям тапочки.
Когда знакомый Маратика с девушкой ушли, я вышла из укрытия. И тут же поняла, что у них не очень хорошие отношения. У нас на стене, справа от камина, висит старый плакат «Мир — Труд — Май». Плакат висит «Миром — Трудом — Маем» к стене, а на обратной стороне Маратик написал: «Книга лучше, чем любовь» и красным фломастером приписал почему: «С книгой всегда можно выпить». Маратик искрится и выстреливает идеями, придумал, что каждый может приписать, почему книга лучше, чем любовь. Если захочет, конечно.
Знакомый Маратика и его девушка написали, почему книга лучше, чем любовь:
Книга не заставит тебя сделать аборт.
Книга не назовет тебя дебилом.
Книга не будет грозить, что уйдет от тебя.
Книга не такая тупая, как тот, с кем я живу.
Зачем они живут вместе, если все так сложно?
Маратик сказал, что все его друзья пробовали жить со своими девушками, и все расстались из-за того, что девушки не понимают, что искусство жить вместе требует компромиссов, и лезут в личное пространство: спрашивают «куда пошел?» и «когда придешь?», пытаются узнать пароль на телефоне, втайне проверяют сообщения. Многие мои знакомые тоже пробовали жить с кем-то и тоже расстались.
Если искусство жить вместе в том, чтобы оставить друг другу большое частное пространство, то мы с Маратиком овладели этим искусством: я не спрашиваю, куда он периодически исчезает, а он не знает, что я прячу от него чайную ложку. Моя чайная ложка ничем не отличается от остальных ложек, но я должна знать, что она только моя. Возможно, дело в том, что мы живем не как пара, а как дети без родителей.
Вилку я тоже прячу.
А если бы мы были парой? Подсматривала бы, кто ему звонит, обижалась бы, что он не дает мне пароль? Хотела бы я знать, куда он исчезает, если бы мы были парой?.. Думаю, нет: я ведь и так знаю, что Маратик уходит играть в покер.
Я знаю, что в его фляжке. Маратик говорит, что коньяк, но у меня хороший нюх. Не в том смысле, что я выслеживала, просто он дурачок: когда лежишь с кем-то на диване и прихлебываешь из фляжки, как утаить от соседа по дивану, что у тебя во фляжке? Там кола.
Если серьезно, я уже все о нем знаю. У Маратика два с половиной высших образования, одно брутальное, второе женственное: военный и искусствовед.
Один и тот же Маратик получил два настолько противоречивых образования, потому что его родители из разных социальных слоев. Мама Маратика — потомственный искусствовед из известной семьи, а папа — военный. Юная мама Маратика пошла на выпускной вечер в Суворовское училище, и вот — Маратик. Родители Маратика развелись, как только он родился, Маратик никогда не видел своего отца.
Маратик ненавидит искусство.
— Ненавижу живопись! Ненавижу музеи, выставки особенно ненавижу! — страстно перечислял Маратик. — Оперу ненавижу, балет ненавижу, ненавижу живопись… A-а, да, живопись я уже упоминал… Архитектуру ненавижу!
А как Маратик ненавидит искусствоведение! Его с трех лет водили в театры, на концерты, на выставки, а после этого он должен был не просто сказать, понравилось или нет, а обосновать свое впечатление. А с семи лет написать краткую рецензию! К литературе Маратик не испытывает ненависти, его не заставляли рецензировать, разрешали просто читать.
— До четырнадцати лет я думал, что выставки и концерты — неотъемлемая часть жизни, как каша на завтрак. Но зато, когда я вырос… я им показал выставки!
В четырнадцать лет Маратик из нежного театрала превратился в бушующего хулигана (на его месте
