Прерывистый выдох срывается с его губ и танцует у меня по спине.
— Это что, шутка?
— Тейси... — я сглатываю. — Она временная.
Упаковка шуршит, я слышу звук латекса.
— Как уместно, — тихо произносит он, прежде чем погрузиться в меня без предупреждения.
Меня пронизывает боль, но ничто не причиняет такой боли, как тяжесть его ладони на моей пояснице. Он неловко держит меня, прикрывая татуировку. Я глубоко дышу, пытаясь привыкнуть. Несмотря на боль, переходящую в восхитительный жар, я понимаю, что она не заполняет пустоту внутри меня, как это было вчера, а просто перемещает ее вверх, где остается где-то позади грудины.
Раф трахает меня, как свою заранее оплаченную шлюху, перед тем как обнаружить, что она совсем не похожа на ту, что была на фото. Но он все равно трахнет ее, потому что возврат денег не предусмотрен.
Каждое движение кажется холодным, как шаг к конечной цели. Лишенным эмоций, без блуждающих рук или придушенных итальянских слов.
Он трахает меня до тех пор, пока я не перестаю выносить враждебность. Пока я не оказываюсь на грани слез. Когда я оборачиваюсь, чтобы схватить его за запястье, слово «Прости» вертится на языке, его бедра напрягаются против моей задницы, и из него вырывается животный стон.
Мои глаза встречают его, и он удерживает меня в своем яростном взгляде, пока кончает. Он не освобождает меня от этого, ни когда его дыхание становится прерывистым, ни когда он отталкивает меня от своего члена.
Это я отворачиваюсь первой. Когда моя голова опускается обратно на подушку, кровать снова прогибается, и он уходит, хлопнув дверью.
Я остаюсь в тишине и с очередным набором противоречий, намного худших, чем предыдущие.
Небо льдисто-голубого цвета потемнело несколько часов назад, и теперь мое беспокойство освещено лунным светом и торшером в углу библиотеки. Сейчас я бы не смогла уснуть даже если бы страдала нарколепсией9.
Последние несколько часов я вышагивала по ковру, прокладывая дорожку от дивана к плохо сделанной книжной полке. Рутина хорошо отточена: я беру книгу, разламываю корешок, пропускаю предисловия и таращусь на диаграммы. Затем бросаю ее в кучу «насрать мне на это» перед собой.
В тишине правда звучит слишком громко. Сейчас мне не наплевать только на одного человека и он находится в трех комнатах от меня.
Он пролетел весь путь в Атлантик-Сити, чтобы снять с меня самую тяжелую ношу, и все, что он хотел услышать — спасибо. Это слово терзало меня всю ночь. Я не хотела говорить его, потому что этот человек уже дважды добился от меня пожалуйста, но и потому что... почему?
У каждого мужчины есть мотив, а мотив Рафа вообще не имеет смысла. Если я для него такая несчастливая, почему бы просто не убить меня, а не кого-то от моего имени?
Издав разочарованный стон, я захлопываю Теннис Для Чайников и откидываю голову на спинку дивана. У меня болят все места, к которым он не прикоснулся ранее. У меня постоянно пульсирует что-то в основании черепа, и это усиливается каждый раз, когда я закрываю глаза и вижу яростный взгляд Рафа, когда он кончил в презерватив.
Мне жарко. Лихорадочно. Надеясь, что декабрьский ветер наведет порядок в моей душе, я вскакиваю на ноги и распахиваю дверь, ведущую на палубу. Встаю под ее косяком, ледяной ветер пробирает меня, развевает все мягкие ткани в комнате и шелестит страницами книг.
Онемение охватывает мои голые бедра, а дрожь пробегает по позвоночнику. Внезапно мое внимание к черной бездне ослабевает. Эта дрожь... она исходила не изнутри меня.
— О, нет, нет, нет, — шепчу я. Но прежде чем я успеваю отступить, ночное небо озаряется фиолетовым светом, а посреди него сверкает белая вспышка молнии.
Единственное, что хуже грозы, — оказаться запертой на яхте в самый её разгар. Сердце замирает с каждым ударом, на коже выступает пот. Возясь с замком на двери, я прижимаюсь к ней спиной и крепко зажмуриваюсь.
Удача почти покинула тебя, я стараюсь успокоить себя. Ты не была везучей уже несколько недель.
Но следующая вспышка молнии заливает комнату, выводя на свет всех моих демонов.
Ты знаешь, как тебе повезло, малышка? Ты одна на миллион.
Одна на миллион.
Гром грохочет под ковром, когда я выбегаю из библиотеки. Он следует за мной через кабинет в гостиную. Выбежав в коридор, я резко останавливаюсь.
В конце него крупный силуэт Рафа поглощает тени, его дверь щелкает за ним. Его взгляд находит мой, что-то слишком нежное, чтобы разбить мое сердце, танцует в его глазах.
Так или иначе, это все равно происходит.
Он выходит на полосу света, льющегося через иллюминатор, и я осознаю, что он голый и держит что-то между большим и указательным пальцами. Кубик.
— Выбери число.
Из меня вырывается сдавленный звук. Он делает еще один шаг вперед, теперь его голос звучит тверже.
— Число, Куинни.
— Пять, — выпаливаю я.
Он бросает кубик и ловит, затем раскрывает ладонь, и кивает в знак согласия.
— Пять.
— Правда?
Его глаза снова поднимаются к моим, невесело поблескивая.
— Нет.
Вспышка молнии прорезает пространство между нами. Прежде чем грянет гром, я бегу к нему. Только когда я утыкаюсь лицом в его шею, я понимаю, что он подхватил меня, его сильные предплечья прижимают меня к нему, когда он ведет нас в свою каюту.
Нежная рука проводит по моей косе. Успокаивающие слова касаются моего уха, заглушая следующий раскат грома. Он опускает меня на кровать, прижимает к груди и укрывает нас одеялом.
Я прижимаюсь лицом к его груди, а его пальцы находят опору в моих волосах. Другая рука скользит вниз по позвоночнику, прослеживает глупое сердечко на пояснице, и грубый звук одобрения вибрирует у него в солнечном сплетении.
Когда сверкает следующая молния, она просвечивает сквозь простыни. Раф прижимает ладони к моим ушам, заглушая надвигающийся раскат грома.
— Спасибо тебе, — шепчу я.
Я не уточняю, за что. За то, что защитил меня от бури, за убийство Мартина О’Хара. За то, что подарил мне два самых возмутительных оргазма в моей жизни. За этот чертов брелок.
Но гром громкий, а мое признание тихое.
Единственная причина, по которой я знаю, что Раф услышал его, это то, что его губы прижимаются к моему лбу, даря мне самый нежный из поцелуев.
Глава восьмая
Я глушу двигатель и поворачиваюсь к Пенни на пассажирском сиденье. Веселье согревает мою грудь, она заснула час назад, и теперь ее недоеденный бургер стынет в картонной коробке на коленях. Когда я тянусь, чтобы убрать его, она протягивает руку и хватает меня за запястье.
— Я приберегу это на потом.
Мой взгляд скользит вверх к единственному глазу, который она открыла.
— Чуть ранее на дороге, я почти не сбил оленя, а ты не перестала храпеть, ни на секунду. Но как только я прикасаюсь к твоей еде, ты внезапно приходишь в состояние повышенной готовности?
— Не лезь к ней, — серьезно говорит она, а затем выпрямляется и, моргая, смотрит на церковь за лобовым стеклом. — Что это? Мимолетный визит, чтобы покаяться в своих грехах?
Я провожу пальцами по ее волосам, прежде чем заправить все выбившиеся пряди ей за ухо.
— Нет, я провожу эксперимент.
Она подозрительно приподнимает бровь.
— Я собираюсь бросить тебя внутрь и посмотреть, загоришься ли ты.
Она хрипло усмехается.
— Если я сгорю в адском пламени, ты сгоришь вместе со мной.
Мне ли об этом не знать.
— Я ненадолго, — мои руки не знают, как оставить девушку в покое, они пробегают по ее телу, словно каждый изгиб все еще в новинку. Думаю, так оно и есть… прошла почти неделя с тех пор, как я впервые погрузил в нее свой член, и я еще не нашел в ней ни одного сантиметра, который бы мне наскучил. Я просовываю одну руку под плед и провожу ею по ее бедру, а другой сжимаю подбородок и заставляю посмотреть на меня. Мой голос понижается до шутливого предупреждения. — Не пей мою газировку. Я узнаю.
