И все же однажды она решилась.
Он рано ложился спать и в начале девятого погасил настольную лампу. Света прошла в ванную, сняла халат, лифчик, трусики и надела прозрачную ночную рубашку, которая ему так нравилась когда-то. Она специально принесла ее из дому несколько дней назад. Она причесала волосы, подушилась его любимыми духами и, бесшумно ступая босиком по прохладному полу, направилась в его комнату.
Саша лежал спиной к двери и, по-видимому, не спал. Конечно, он не мог заснуть так быстро, за пять минут. За окном послышался взрыв смеха какой-то пьяной компании, где-то залаяла собака. Света приблизилась к кровати Лемешонка и положила руку на его плечо.
Он вздрогнул.
Он не повернулся, когда она, откинув одеяло, юркнула в постель и прижалась к его спине, но она почувствовала, как участилось его дыхание. Она погладила его плечо. Очень осторожно стала поворачивать его лицом к себе.
— Саша…
Его слабая рука обняла ее, прижала к себе. Губы нашли ее губы. Он оперся на локоть, приподнялся, и его тело накрыло ее тело. Он стал целовать ее нос, глаза, шею, грудь в вырезе ночной рубашки.
— Господи, Света, как я ждал этого… если б ты только знала, как я мечтал об этом!
— Не говори ничего, Саша.
Она почувствовала, как крепнет, обретает силу его плоть, нетерпеливо толкает в шелк. Бледный, исхудавший инвалид опять становился тем самым Сашкой, каким она знала его прежде — агрессивным, требовательным, уверенным в себе. Вот только она уже не испытывала возбуждения их давних встреч…
Света потянула за край рубашки, поднимая ее выше талии.
Со страстным вздохом он вошел в нее.
Я не услышал звука шагов, лишь почувствовал ее руку на своем плече. В следующее мгновение она уже была в постели рядом со мной.
Как в тот раз, самый первый.
…После работы я вернулся с «олимпийки» и бесцельно шатался по центру города, не зная, как убить остаток времени до вечера. День выдался ветреный и промозглый, и я чувствовал легкий озноб, который позднее вполне мог перерасти в простуду. Решение напрашивалось само собой, и я заглянул в «стоячую» забегаловку, что открылась недавно на бульваре имени финского города-побратима Ювяскуля. Она называлась «На минутку», но название было обманчивым: как правило, посетители задерживались здесь куда дольше, упиваясь до свинячьего состояния. Моя же цель была чисто профилактической: я махнул стакан водки, закусил бутербродом и вышел на улицу. По телу разлилась приятная теплота, в голове слегка зашумело.
Я направился в парк.
Перефразировав известную поговорку — «Что у трезвого на душе, то у пьяного на языке», мне вдруг захотелось поговорить с кем-нибудь «за жизнь». Вдоль старой аллеи стояли в ряд скамейки, и на одной из них, словно по заказу, сидела одинокая грустная женщина лет сорока.
Я присел на другой край, осторожно взглянул на нее. Кашлянул. Она даже не подняла головы. «Простите…» Незнакомка вздрогнула и посмотрела на меня. «Да?» — «Простите еще раз. Могу я задать вам один вопрос?» Женщина несколько секунд смотрела на меня, вероятно, пытаясь определить, кто перед ней — обыкновенный забулдыга или вполне приличный, пусть и несколько странный человек. Я понял, что прошел фейс-контроль, потому что она слегка пожала плечами: «Задайте.» — «У вас бывает так, что… — я запнулся, но в следующую секунду выпалил: — Ну, что вам совсем не хочется идти домой?»
Разумеется, будучи трезвым, я никогда не задал бы совершенно незнакомому человеку такой вопрос. Да и любой другой — тоже. «Если честно — очень часто», — просто сказала она. «А муж?» Как ни удивительно, но и это нахальство сошло мне с рук. Она равнодушно проговорила: «Мужа нет».
Я пересел поближе и уже скоро знал о ней очень много. Ее звали Света. Разведенная, бывший муж работал по контракту где-то в Средней Азии, сын учился на факультете журналистики, сама она была мастером на текстильном комбинате, давно уже переживавшем не самые лучшие времена. Серая и унылая, как осенний день, жизнь.
Моя, наверное, была не лучше. Я тоже был разведен и тоже имел сына, который давно покинул отчий дом. И пусть у меня, в отличие от моей новой знакомой, была на «олимпийке» вполне приличная зарплата, радости мне это не приносило: деньги хороши, когда ими можно поделиться с близкими людьми.
«Ну, мне пора», — Света перекинула через плечо ремешок сумки, встала. «Можно, я провожу?» Я довел ее до остановки. Потом выяснилось, что нам нужен один и тот же номер автобуса, правда, ей в одну сторону, мне — в другую.
Потом…
Потом Света оказалась на моей остановке, и мы поехали ко мне. Наверное, это был тот самый день, когда ей не хотелось идти домой. По дороге я купил бутылку сухого вина, колбасы, пару каких-то салатов.
Около двенадцати ночи, когда все было выпито и съедено, она взглянула на часы и не очень решительно проговорила: «Мне надо идти». И я уловил эту нерешительность. «Оставайся, места хватит».
Любой мужчина может заниматься сексом и без любви. Я тоже. Но я почему-то не захотел воспользоваться ситуацией, просто тащиться ночью на такси почти через весь город и правда было бы не самым лучшим вариантом. «Постелю тебе в той комнате, а сам буду здесь, на диване. Разбужу утром, когда скажешь. Но могу прямо сейчас заказать такси. Твой выбор, Света…»
Она осталась.
Едва моя голова коснулась подушки, я заснул. И проснулся, лишь почувствовав ее руку на своем плече. Пару-тройку секунд я приходил в себя ото сна. «Света?» Она юркнула под одеяло и прижалась ко мне. Наверное, одиночество прищемило ее еще сильнее, чем меня.
А это было уже совсем другое дело. Мне было не до любовных прелюдий. Разом освободив все накапливавшееся во мне долгие недели и месяцы, я готов был растерзать ее нежное и податливое тело. Одеяло соскользнуло на пол, и хотя в комнате было прохладно, мы даже не заметили этого. Света только слабо постанывала под моим напором.
Лишь много дней спустя я понял, что люблю эту женщину. И подумал, что это — до конца.
Но появился Витек.
…Она повернула меня к себе. Я ощутил, как мое тело крепнет, наполняется энергией страсти.
Я оперся на локоть, приподнялся и накрыл ее своим телом. Она обвила меня ногами и крепко прижала к себе. Ее пальцы вдавили мое лицо в маленькую теплую ложбинку между ключицей и шеей. Я жадно вдыхал запах ее кожи, аромат моих любимых духов. За то время, что мы встречались с ней, я изучил каждый квадратный сантиметр ее тела, каждую родинку, морщинку, волосок, я знал ее тело, как любимое стихотворение — наизусть. Она мое — тоже. И мы давно научились доводить эту сумасшедшую радость близости до максимума, до апогея, до отчаянного крика, пробивающего потолки и стены… А потом, когда бешеное биение наших сердец чуть стихало, я, бывало, самодовольно спрашивал се: «Ну, как, по-твоему, я не самый худший любовник на планете?» — «Хвастунишка, — шептала она в ответ. — Насчет планеты не знаю, но в масштабах микрорайона — очень может быть».
