– Почему ты так тяжело дышишь? – спросила Бэби, меняя тему и обдумывая, как наставить Джорджину на путь истинный.
Джорджина хихикнула:
– Я бежала из ванной для прислуги.
– Почему ты не пользуешься своей?
– Я проводила там эксперименты с салатом латуком и оказалась права. Если головки заморозить и держать в воде, они будут сохранять свежесть около двух недель. И не прорастут.
Бэби нетерпеливо барабанила пальцами по телефонному аппарату. Она не могла позволить себе выслушивать кулинарные изыски. Пришло время решительных действий.
– Джорджина, – хрипло сказала Бэби, – нам надо поговорить.
– О, прости, Бэби, – чуть смутившись, отозвалась Джорджина. – Я собираюсь уходить.
– Лолли Пайнс скончалась, Джорджина.
– Я знаю, Бэби, и искренне сожалею об этом. Но, откровенно говоря, она была не слишком приятной женщиной. Она прекрасно относилась и ко мне и к Таннеру после его развода, но лишь потому, что хотела нравиться ему. По-моему, на ее место надо взять Энн Ландерс, это сразу оживит газету.
– Джорджина, – бросила Бэби, – не надейся. Следующей Лолли Пайнс станет Бэби Байер.
– Дорогая, это потрясающе! – в восторге воскликнула Джорджина. – Я просто вне себя! Но почему Таннер не сказал мне об этом? Должно быть, забыл. Он так торопился.
– Ну, это еще не решено окончательно, – заметила Бэби, укладываясь на живот и подминая под себя подушку.
– Ах, вот как. А я уж подумала, что дело в шляпе. Когда ты узнаешь точно?
– Пока не известно, но хотелось бы серьезно обсудить это с тобой, – сказала Бэби, вытаскивая ящичек ночного столика. Она извлекла оттуда флакончик красного лака для ногтей и, усевшись, стала красить ногти на ногах. – Если уж Таннера нет дома, почему бы нам не встретиться в „Мейфэр". Мы выпьем и поговорим об этом.
– Ох, Бэби, даже не знаю. Я совсем отошла от редакционных дел. Я всего лишь жена владельца газеты.
– Всего лишь жена. Точно, – саркастически подтвердила Бэби.
Последовала долгая пауза.
– Джорджина? Ты меня слышишь? – забеспокоилась Бэби.
– Я здесь, дорогая.
– Ну? Как насчет „Мейфэр"? Скажем, в половине седьмого?
– Вообще-то, я работаю с образцами краски. Все разложено на буфете в посудной. И мне очень хочется прибраться до появления Таннера.
Теперь замолчала Бэби, продолжая не спеша накладывать лак. Наконец она спросила с наигранной небрежностью, скрывая возрастающее беспокойство:
– Когда вернется домой Таннер?
– Ближе к вечеру. Я не хочу, чтобы он увидел этот беспорядок, когда войдет в дом.
Бэби покончила с педикюром.
– Понимаю, – сказала она, тщательно обдумывая слова. – Тогда, может, мы могли бы встретиться на неделе. – Она помолчала. – За ленчем. – Последовала еще одна пауза. – Мы можем пойти в „Каравеллу". – Она прислушалась к биению своего сердца. – Как в добрые старые времена.
Так. Она все же произнесла это. Она позволила себе предъявить тот счет, по которому, как она уверяла Джорджину, ей никогда не придется платить.
Поскольку в вертикальном положении Бэби чувствовала себя увереннее, она спустила ноги с кровати. Она задела пяткой флакончик с лаком, и он, опрокинувшись, оставил на простыне ярко-красное пятно.
– Проклятье! – прошипела она и, попытавшись соскрести лак, лишь ухудшила картину.
– Бэби? В чем дело? – спросила Джорджина.
– Проклятье! – воскликнула Бэби, прижимая трубку плечом. – Я только что пролила лак на эту чертову простыню.
– Скорее возьми старое полотенце и подложи под пятно. Затем найди пятновыводитель. И прикладывай, но только не растирай.
Поднявшись, Бэби четко и ясно повторила ее указания. Уязвить Джорджину не удалось.
Нива Форбрац покинула галерею в Саттон-Плейс Саут, где проходил аукцион, в полдень пятницы перед Днем труда. До последней минуты она надеялась, что ей удастся найти что-нибудь для приема у Гарнов этим вечером в Хэмптоне; вещи для уик-энда так и не были уложены. У Гарнов намечался великолепный прием. Все умирали от желания увидеть, во что Тита с помощью денег Джордана превратила свой дом в Хэмптоне. Когда Нива спешила по Пятьдесят седьмой стрит Ист, по улице пронесся порыв душного влажного ветра, и ее тонкое льняное платье прилипло к ногам.
Ей очень нравилось ходить на работу с голыми ногами. Будь ее воля, она вообще ходила бы обнаженной. Другие женщины в галерее упали бы в обморок при виде нагой плоти. Как ни любила Нива аукционный бизнес, она с удовольствием избавилась бы от общества дам, с которыми ей приходилось работать. К себе они относились с исключительной серьезностью, а вот к работе – совсем иначе. Выглядеть как можно более элегантными и исполнять работу с изящной небрежностью входило в их обязанности. Внешне все они походили друг на друга, как горошины из одного стручка: черные бархатные ленточки в волосах, строгие аккуратные костюмчики и нитка жемчуга на шее.
Ниве нравилось, когда ее внешность привлекала внимание, особенно после того, как галерею посетил Джеффри Дансмор, единственный, кому удавалось развеселить ее. Интересный молодой человек этот юный сын Обри Дансмора, владельца галереи: на редкость обаятельный, с таким чувством стиля, что порой Нива испытывала рядом с ним некоторую скованность.
Оказавшись на углу Первой авеню, она поискала глазами свободное такси, моля Бога, чтобы Ирвинг не задержался в своем офисе. Он обещал, что успеет вернуться домой, сложить вещи и приготовиться к отъезду в Хэмптон не позже двух.
Она никогда не была уверена в нем. Нередко возникали какие-то неожиданности. Будь она замужем даже за акушером или пожарным – и то ее жизнь была бы более предсказуемой. Ирвинг постоянно попадал в критические ситуации. По его милости ей приходилось отказываться от приглашений на обед, отменять отпуск и ночь за ночью проводить в одиночестве целые недели. Но если и в этот уик-энд Ирвинг подведет ее или же из-за него придется отказаться от приема у Гарнов, этого она ему никогда не простит.
Когда такси наконец пробилось сквозь пробку и Нива вышла у дверей „Бергдорф" на Пятьдесят седьмой стрит Вест, наступил час ленча, и она серьезно забеспокоилась, успеет ли вовремя.
Она тотчас направилась к отделу одежды. Выбора не было: для приема у Титы Гарн она должна подобрать себе нечто умопомрачительное. На третьем этаже она заметила то, от чего сердце у нее дрогнуло. Прямо перед ней в торговый зал выкатили вешалку. Первая же висящая на ней вещь поразила ее: бежевое шелковое платье, созданное самой Титой Мандраки. Нива решительно перевернула ярлычок. Ее размер! И стоит вдвое меньше, чем она предполагала. Сняв платье с плечиков, она пошла в примерочную в конце прохода.
