— Блестяще, — отвечаю я.
— Хитрость супергероя, — говорит Лиам, — в том, чтобы не дать людям заподозрить, кто ты есть. Ты должна прятать все хорошее за своим альтер-эго. — Он оглядывает Бин. — Ты молодец, малышка.
— Я так и думала, — говорит она и удовлетворенно улыбается. — Ты тоже молодец.
— Спасибо, — говорит он. — Я подумал, что ковбой — хорошая маскировка.
— Нет, — говорит Бин. — Я имею в виду раньше. В твоем трейлере, в халате и все такое. Это реально было хорошее инкогнито.
Я смотрю в сторону трейлеров с едой и делаю вид, что не вижу ошарашенного взгляда Лиама.
Наконец, он кивает.
— Думаю, так и было.
Очередь на колесо обозрения почти пятьдесят человек, но рядом есть киоск со сладкой ватой, который так и зовет меня к себе.
— Ребята, стойте в очереди, — говорю. — Я собираюсь купить нам сахарной ваты.
— Фиолетовую, пожалуйста, — просит Бин.
Она в восторге. Обычно я не позволяю ей есть много сахара, особенно поздно вечером. Когда ей поставили диагноз, я полностью исключила сахар, но со временем сделала небольшое послабление. Тяжело не позволять себе ничего сладкого.
Взяв пакет со сладкой ватой, я пошла обратно. Бин и Лиам немного продвинулись вперед, и я направилась к ним.
Когда дохожу до них, они заняты разговором и не замечают меня. Я встаю позади и жду, пока они закончат беседу.
— Никогда не приходилось делать этого раньше. Вот почему ты мне так нравишься. Потому что мы можем делать веселые вещи, — делится Бин. — Мама говорит, что я должна беречь свою энергию, а бабушка говорит, что это потому, что я сломаюсь. Так что больше никакого мяча, или бега, или катания по земле, и особенно никаких сальто, или спорта. Редж говорит, что это делает меня ребенком, но Финик велит ему заткнуться. Но я бы хотела продолжать бегать, потому что мои друзья перестали со мной играть.
— Это очень плохо, — Лиам смотрит вниз на Бин с серьезным выражением лица. — Жаль это слышать.
Она кивает.
— Да. У меня больше нет друзей. Раньше у меня были друзья, но потом им не понравилось, что я не играю, потому что всегда устаю. Потом у меня выпали все волосы, и некоторые дети смеялись надо мной. Кроме Миры и Глена, но Мира переехала в Калифорнию, а мама Глена сказала, что он больше не может со мной играть. А мама пыталась разрешить мне носить шляпу в школу, но директор сказал, что это против правил, так что я не смогла.
Лиам смотрит на Бин, и я могу сказать, что он поражен тем, как много она может сказать за двадцать секунд и как ей, кажется, никогда не нужно делать передышку.
— Мне жаль, малышка, — говорит он.
— Ничего страшного. У меня есть мама. Иногда ей очень грустно. Она не думает, что я знаю, но я знаю. Это из-за того, что я заболела. Она не хочет, чтобы я умерла. — Бин кивает Лиаму, ее лицо серьезно.
Подношу руку ко рту. Я не понимала, что Бин знает...
— Твоя мама очень тебя любит, — произносит Лиам.
— Вот почему я подарила ей тебя.
— Что это значит? — спрашивает Лиам.
— Я подумала, что единственный человек, который может сделать мою маму счастливой, это ты. Потому что ты герой, как и мой папа. Можно мне теперь подержать моего мишку?
— Конечно, — Лиам передает медвежонка, и Бин прижимает его к груди. Затем он поднимает солнцезащитные очки и протирает глаза.
Я делаю шаг вперед и радостно говорю:
— Кто хочет фиолетовую сахарную вату?
— Я, я, я, — кричит Бин.
— Вот ты где, — радуется Лиам.
Ни один из них ничего не упоминает о разговоре, который они вели. Когда доходим до конца очереди, мы забираемся в металлическую кабинку. Бин визжит, когда кабинка раскачивается, и мы взлетаем все выше и выше на колесе обозрения. Когда достигаем вершины, колесо останавливается, и мы раскачиваемся взад-вперед.
Я вижу так далеко. Огни ярмарки под нами, сараи для животных и аттракционы, выставка и прилавки с едой, затем долина, холмы и город, и за деревьями солнце опускается за горизонт.
Бин прижимается к нам с Лиамом, держа медвежонка за лапы. Я смотрю на Лиама, чтобы узнать, наблюдает ли он за закатом. Вместо этого понимаю, что он наблюдает за мной. На его лице странное выражение. Как будто он только что увидел меня и не знает, что обо мне думать. Или что думать вообще.
Я нерешительно улыбаюсь ему.
— Ты в порядке?
Его глаза мерцают, затем он дарит мне всемирно известную улыбку Лиама Стоуна.
— Конечно, в порядке, — говорит он.
Колесо обозрения снова запускается, и момент проходит. Мы спускаемся обратно на землю, а затем отправляемся домой.
Глава 13
Лиам
— Спасибо за вечер, — говорит Джинни.
— Без проблем.
Бин спит на заднем сиденье, медведь у нее на руках, а на лице фиолетовое пятно от сахарной ваты. Джинни поднимает ее из автокресла. Бин сонно мычит, а потом опускает голову на плечо Джинни.
— Я возьму медведя, — тихо говорю я.
Джинни открывает дверь в свою квартиру в гараже. Я стою на пороге, не зная, оставить ли мне медведя у входа или войти.
— Заходи, — говорит Джинни. — Чувствуй себя как дома. Я сейчас.
Пока она моет Бин и укладывает ее в постель, иду и сажусь на диван в гостиной. Он удобный, там много подушек и одеяло. Я наклоняюсь вперед и смотрю на книги на журнальном столике. У Джинни есть несколько учебников по физиологии и спортивной медицине и большая стопка комиксов про Лиама Стоуна. Я пролистываю один выпуск, а затем откидываюсь назад. Что-то тычет меня в ногу, и я вытаскиваю фигурку из диванной подушки.
— Я тебя знаю, — это та фигурка, которую я снял с дерева. Бросаю ее в корзину для игрушек рядом с диваном.
Я слышу, как Джинни поет колыбельную. Ее голос низкий и грудной, и она поет с тихой нежностью. Чувствую себя незваным гостем. Я не должен быть здесь, это не мое место. На стене висят фотографии Бин в младенчестве и в детстве. Это дом, полный уюта и любви, а я здесь лишний.
Провожу рукой по шее и вздыхаю. Затем понимаю, что на мне все еще костюм. Отрываю усы и прячу их в карман.
Мне пора уходить.
Я встаю и направляюсь к двери. Кухня находится рядом с дверью в задней стене квартиры. Там только стол с плитой, маленьким холодильником и раковиной. Цветы, которые я подарил Джинни, — единственное, что стоит на столе. Они еще сильнее увяли, чем раньше. Я смотрю на них и думаю, какого черта творю.
Сегодня утром я психанул и выставил себя на посмешище. Я думал, что Джинни слишком привяжется, но мне нужно беспокоиться не о ней. Дело во мне. Я увяз слишком глубоко.
Когда она сказала, что не ищет мужа или замену отцу Бин, я думал, что почувствую облегчение, но этого не произошло. Мне показалось, что ее слова прозвучали неправильно.
А потом я поцеловал ее. Я не думал, просто знал, что должен прикоснуться к ней, попробовать ее на вкус. Я снова начинаю чувствовать, и она — причина этому. Я должен быть осторожен. Я ведь уеду из города. Если мы сблизимся, я уеду не героем, а с разбитым сердцем.
Что сказала Бин? Что она выбрала меня, потому что знала, что я могу сделать ее маму счастливой?
Я не могу спасти положение. Эта ситуация выходит за рамки моих фальшивых способностей.
— Она спит, — Джинни смотрит на меня, стоя у двери. — Ты уходишь?
Я киваю.
— Рано вставать. В пять утра. — Я тянусь к двери.
— Ты можешь остаться. — Я оборачиваюсь к ней, и Джинни дарит мне нерешительную полуулыбку. Она смыла с лица косметику и сняла рыжий парик, но все еще в мини-юбке и майке. Я смотрю на эту полуулыбку и понимаю, что это не просто физическое влечение. Я страстно желаю эту женщину.
— Не думаю, что это хорошая идея, — говорю я.
Улыбка исчезает с ее лица, и она отводит взгляд.
— Я не имела в виду... я не приглашала тебя... — Она снова поднимает глаза, и ее лицо краснеет. — Просто подумала, что мы могли бы провести время вместе. Как друзья.
Мое нутро сжимается при слове «друзья». Я не хочу быть ее другом. Друзья тусуются, друзья ведут себя целомудренно, друзья не делают того, что я мечтаю сделать с ней.
