Не помню, как добираюсь до дома. Мой цикл как часы, ошибки быть не может. Я не помню ни одного раза, чтобы у меня была задержка больше, чем два дня, а тут десять! Зато я очень хорошо помню, как Дима сказал, что у нас порвалась защита.
Я так сильно не боялась, даже когда в универ поступала. Это ужасно. Меня сразу же начинает тошнить. Избавившись от подружки, которая выходит на остановке у нашего университета, я бегу в ближайшую аптеку. Понятия не имею, как пользоваться тестами на беременность, мне даже стыдно покупать это. Кажется, даже аптекарь, подавая коробочку через окошко, смотрит на меня с укоризной. Господи?! Я почти рыдаю! Что со мной сделают родители?!
Пробравшись в свою комнату, я трясущимися руками распаковываю коробку с символикой Венеры и Марса. Ну почему я такая дура? Ну как я могла так попасть? Люди годами занимаются этим, и все у них отлично. Один раз! Вытираю щеки, потому что все-таки плачу. Один чертов раз, и все! Изучив инструкцию, я понимаю, что это в американском кино все просто, а мне понадобится куча манипуляций. Приходится сбегать на кухню и найти подходящую баночку. При этом ответить на сотню вопросов матери и вернувшегося с работы отца. Они вдвоем восхищаются тем, что я работала настоящим синхронным переводчиком. Усевшись на край ванны и искусав губу в кровь, я жду положенные пять минут. Мне страшно, как же мне страшно. Одна минута, две… Я помню из разговоров матери и тети Светы, что первую беременность прерывать нельзя. Хотя сейчас есть современные методы, все равно очень опасно делать аборт первобеременным, нерожавшим женщинам — беременность может стать единственной. Я не хочу детей сейчас, но я совершенно точно хочу деток в принципе. Не могу успокоиться. А вторая полоска постепенно проявляется, становясь все ярче. И как бы сильно ни стучали мои зубы друг о друга, становится очевидно, что я беременна.
Полночи я не сплю, роюсь в интернете, в поисках информации о возможной ошибке. Вроде бы нужно сдать кровь, но как это сделать, если отец буквально ходит за мной по пятам? И мать преследует, контролируя каждое движение.
«Ты должна в первую очередь рассказать ему! Пусть с этим разбирается новоиспеченный папаша», — орет в нашем общем чате Машка.
«А вдруг не подтвердится?» — быстро и истерично печатаю я с ошибками.
«Порванная резинка. Задержка. Две полоски. Прости, Вань, но ты реально залетела», — припечатывает Катька.
«Иди к нему, и вместе решите!»
На следующий день на практике я сама не своя. Попросившись у нашей руководительницы отойти на несколько минут, ищу Димин кабинет. Может, и вправду он воспримет это нормально? Это ведь и его ребенок тоже. Да, наши отношения не сложились, мы много ссорились, но ведь это экстренная ситуация. Надо подумать об этом сообща, ведь делали мы его вместе.
Среди дверей с золотыми табличками я без труда нахожу ту, на которой написано: «Красинский Дмитрий Егорович», и, постучавшись, уверенно берусь за ручку.
Глава 8
Мне очень страшно. Потому что я впервые в такой ситуации, когда не знаю, что делать. Всю жизнь меня забивали гнетом родители, и я научилась подстраиваться, жить с этим. Но тут другое. Я не послушалась их, поступила, как пожелала, и расхлебывать все это должна сама. Сейчас я действительно попала по-настоящему.
Дима старше, опытнее, он должен понять меня. И пусть он эмоциональный и взвинченный из-за отношений с отцом, но он же трезвомыслящий взрослый человек. Он же не дурак, в конце-то концов.
Я застаю его сидящим за рабочим столом. Нахмурив брови, он что-то внимательно читает, держась за голову.
— Привет, — выдавливаю, пропихивая застрявший ком в горле.
Кажется, меня снова тошнит на нервной почве. Мама рассказывала, что когда была мной беременна, отец очень сильно опекал ее, вплоть до того, что контролировал питание, настолько волновался, чтобы здоровью будущего малыша ничего не угрожало. Не думаю, что Дима такой скрупулезный, но все же надеюсь, что он не отправит меня на аборт, отслюнявив парочку стодолларовых купюр.
— Здравствуй. — Откладывает он бумаги в сторону и откидывается на стуле, рассматривая меня.
За всю мою жизнь только Дима смотрел на меня так, будто я какая-то особенная. Не знаю, как у него это получается. Но я сразу же чуточку пьянею. Вот в глазах его папаши чистая похоть, хоть и произносит он другие слова, якобы милые и вежливые.
— Ты не поехала с моим водителем вчера, почему?
— Потому что не захотела.
— А если бы мой батя позвал?
Он резко закрывает глаза. Понимая, что перегибает палку. Предлагает сесть, успокаивая самого себя.
— Дима, ну пожалуйста, не начинай. — Закрыв лицо руками, я падаю на стул для посетителей возле входа.
— Ты могла бы сесть сюда, ко мне. — Встает он, указывая рукой на кресло. — Ты сидела очень близко, рядом с моим…
Вздохнув, Дима выходит из-за стола и запихивает руки в карманы стильных черных брюк.
— Ты думаешь, что я сумасшедший, да? Мол, зажравшийся мажор, у которого поехала крыша? — он повышает голос, расхаживает по своему кабинету.
— Нет, я просто не понимаю, почему ты мне не веришь.
— Потому что я это уже видел, Иванка.
— Что именно? — Тру виски.
В кабинете пахнет каким-то освежителем воздуха, я его вычленяю из множества запахов и очень хорошо чувствую. Он меня раздражает. Мне хочется выйти на улицу. А еще очень-очень хочется спать.
— Ее звали Вика.
О боже, только не это. Вот только охренительно сказочных историй великой Диминой любви в прошлом мне сейчас и не хватало. У меня жизнь рушится. Я учусь в универе, мои родители надзиратели концлагеря, у меня незапланированная беременность, а Дима мне решил рассказать про какую-то бабу.
— Я был влюблен, — усмехается, — теперь понимаю, что нет, но, когда у тебя есть все, — его темные глаза сверлят мое лицо, как будто впитывают реакцию, — очень хочется чужих чувств. Настоящих. Искренних. Казалось, это оно. Мне едва исполнилось восемнадцать. И знаешь что, Иванка? Она тоже была хорошей девочкой, девственницей до меня. Хоть и была старше, но невинна. Ничего не напоминает? Очень воспитанная, семья тоже богатая, но без закидонов.
— Дима, можешь открыть окно, мне очень душно. — Чувствую, как меня ведет, перед глазами мечется полчище темных мошек.
— Кондиционеры не работают с утра. — Смерив меня мрачным взглядом, он послушно идет к окну и открывает его. — Так вот, отец был с ней очень любезен. Открывал дверь, предлагал подвезти. Мне казалось — это же так круто, что моя первая настоящая девушка нравится моему родителю. — Дальше Дима становится злым, пропуская слова сквозь зубы. — Я застукал их, Иванка, ты понимаешь это? Она плакала, что все было против ее воли, но потом, — пожимает плечами, — она долгое время была «его девочкой». Я перестал с ним общаться, но постепенно понял, что дело-то не в нем. Дело в Вике, ей-то деньги были ни к чему. Ей просто нравилось с ним. И знаешь, как я это понял? Была еще Света…
— Хватит, Дима, пожалуйста, прекрати.
— А еще у меня совсем недавно, как я тебе и говорил, друг, сын генерального из «Норникеля», в нашем собственном бассейне подружку искупал с продолжением. Я тебе об этом уже рассказывал. Она ведь тоже пришла ко мне в гости. Ну вот как мне после этого прикажешь верить женщинам?
— Дима, умоляю.
— Так почему я должен сейчас поверить тебе, Иванка? Если вы все кидаетесь на куски пожирнее.
— Тебе просто не везло с девушками, дело не в деньгах. Это могло случиться с кем угодно, — шепчу и, не обращая внимания на его метания по кабинету, присаживаюсь на подоконник у открытого окна, втягивая носом свежий воздух.
— Ты плохо выглядишь, — наконец-то заканчивает он свои душераздирающие рассказы, замечая мое состояние.
Подходит ближе, убирает прядь волос с лица. Я дергаюсь, отклоняюсь.
— Повезло нам с родителями, да? — смеется Дима, а я вся сжимаюсь в недобром предчувствии.
Мы смотрим друг другу в глаза. Его красивые темно-карие раньше завораживали, а теперь будто тускнеют. Несмотря на напускное бахвальство и легкую жизнь, у него израненная душа. Меня травмировали прессингом родители, а его — отец, ставивший впереди всего свои низменные, пошлые желания. Захотел — взял. А про сына считал, что Дима еще молодой, найдет другую. Вот почему он так остро отреагировал на то, что я стояла рядом с его отцом.
