ни в чём ни бывало склонил он голову на бок.
О, да! Ещё одного друга мне прямо остро не хватало.
Вот прямо в данный момент я вообще друг всем.
— Зачем? — усмехнулась я, скользнув взглядом по его ширинке. — Будешь лайкать мои фоточки?
Он покачал головой:
— Не смотри на меня так.
— Как?!
— Я не герой твоего романа, Ян. Я трахаю и забываю — так это происходит в моём кино. Не надо пялиться на мой пах и дышать так, словно тебя слегка придушили. Что бы ты там себе ни придумала, домика у моря, двух собак и кучи детишек в финале фильма у нас с тобой не будет.
Вот гад! Хорошо, что я до детишек не дошла. Остановилась на трусах.
Он улыбнулся, словно всё это было написано у меня на лбу. А прикидывался, что читать по лицу не умеет.
Но он совсем меня не знал.
— Знаешь, что?.. — повторила я и гаденько улыбнулась. — А не пошёл бы ты, Гриша! И знаешь куда? В салон. На! — вручила я ему карточку. — Отбели задницу и пусть Прегер тебя в неё трахнет, — взмахнула рукой, показывая на выход. — Он сказал, что настаивать не будет, если я не приду. И тебе не советую больше появляться в зоне моей видимости.
— М-м-м, — промычал этот мудак. — А то что? Сдашь меня ему?
— Хорошая мысль. Буду её думать, если ещё раз тебя увижу.
Он улыбнулся, конечно, неотразимо, и протянул свою визитку, положив её на тумбочку у входа вместе с карточкой.
— Это на случай, если захочешь со мной встретиться.
— Интересно, это в каком же страшном сне? Или кине?
— Ну, может, оно не такое уж и страшное, — кокетливо пожал он плечами, а потом стал серьёзен: — Хочу, чтобы ты знала: я Платону не враг. Да и тебе тоже. Как ты сказала, зовут того козла, что чуть не сунул в тебя свой хер?
— Серьёзно? — хмыкнула я.
— Вспомнил: Артур! — он подмигнул. — Звони, если что.
И закрыл за собой дверь с той стороны.
Я слушала его шаги, пока они не стихли.
Святые глобусы! Если что, что?! Да идите вы все уже!
Отряхнула руки, словно, они ещё были в грязи.
И успела расшнуровать только один кроссовок с твёрдым намерением начать новую старую бедную жизнь с генеральной уборки, как дверь снова открылась.
— Представляешь, Свет, — начала было я и осеклась.
У неё было такое лицо — краше в гроб кладут.
Она присела на край табуретки, так и стоящей посреди комнаты, прижимая к себе руки.
— Костя?.. Что?.. Света, да говори ты уже! — взмолилась я.
— Вот, — она достала из-за пазухи что-то плотно завёрнутое в пакет и протянула.
Я поняла, что это, едва свёрток оказался у меня в руках.
И куда делся злополучный вексель — тоже…
— Что ты наделала?! — в ужасе разматывала я целлофан.
Сука! Блядь! Что ты наделала, Светка!
— Это всего семьсот тысяч, Ян, — как бы ни звучал её голос, я слышала одно: вы приговорены к смертной казни. — Я верну тебе все до копейки, клянусь! И клянусь, я хотела взять кредит. Я не хотела обналичивать вексель, на всякий случай взяла, вытащила из твоей сумки. Но кредит мне не одобрили, а выхода у меня не было.
— Выхода? — качала я головой, не веря ни своим ушам, ни глазам: в руках у меня была банковская пачка «500 000 рублей» и ещё бумажки номиналом по пять тысяч. До того я и не задумывалась как ничтожно выглядят в руках такие большие деньги.
Светка достала телефон, ткнула в него и развернула ко мне экраном.
Я вздрогнула, увидев окровавленное Костино лицо.
Разбитыми опухшими губами, глядя в экран одним глазом — второй заплыл — он умолял Свету достать денег. Я придержала телефон — её рука тряслась.
«Малыш, умоляю! Мне пиздец, если до завтра ты не найдёшь двести тысяч», — шепелявил он. Видимо, зубы ему тоже выбили.
Я покрылась мурашками с ног до головы. Тошнота подступила к горлу. Я сглотнула, дослушав до конца. И когда перевела глаза на Светку, тогда только поняла, что её трясёт. Бьёт крупной дрожью. И она едва держится на ногах.
— Ну-ка давай-ка, раздевайся, — потянула я замок её куртки. Помогла снять кроссовки. — Раздевайся и ложись. Забирайся под одеяло. Заварю тебе чай. Хочешь ромашку или мяту?
— Хочу заварку, — прохрипела она.
Она словно промёрзла до костей как кусок мяса, у неё даже руки с трудом гнулись, пока я помогала ей натянуть тёплый халат и укладывала в постель. Но она дрожала и под одеялом.
— Будет тебе заварка. А пока, знаешь, что, — хлопала я дверцами тумбочек, вспоминая, где же у нас валокордин.
В своей тумбочке и нашла. В нашей жизни без успокаивающих никак.
Накапала капель пятьдесят.
— Пей!
— Фу! — скривилась Светка.
— Не нюхай, а пей! И сразу запивай! — командовала я, держа в руках две кружки: с лекарством и с водой.
Накрыла Кантимирову вторым одеялом. И пошла на кухню вскипятить чайник.
Из головы словно вакуумом высосали все мысли — такая там была пустота, что мне даже нечего было сказать. Но потом, отпаивая Светку чаем, я пришла в себя.
Господи, бедная девочка!
Я видела всё словно своими глазами, когда она рассказывала.
Как заплакала, когда ей сказали, что денег не дадут — у неё не закрыт прошлый кредит. И она — чтоб его, мудака! — тоже брала его Косте.
Потом как трясущимися руками подала в банке вексель. Строгий мужик глянул на неё исподлобья, ушёл, потом вернулся и спросил:
— Желаете получить деньги сейчас?
— Я пробежала два квартала, петляя как заяц по подворотням, — стуча зубами, рассказывала Светка. — Мне казалось за мной следят. Потом вызвала у дома, где остановилась, такси. Приехала сюда, поделила деньги, спрятала остальные в коридоре в цветке. Потом снова вызвала такси.
— А как ты узнала куда ехать?
— Костя сбросил GPS-координаты. Их и дала водителю.
— И таксист не удивился?
— Чему? — скривилась она. — Сейчас все наркоманы так делают. Переводят по карте деньги, им сбрасывают координаты, они едут и забирают схрон. То в чистом поле, то в лесу под кустом, то на стройке, где угодно.
— Ничего себе как торговля наркотой продвинулась, — покачала я головой. — И ты тоже оставила деньги, где сказали?
— Нет, меня ждала машина.
Я закрыла рукой лицо. Святой Уголовный Кодекс, это пиздец! Пиздец, товарищи!
— А если бы тебя в неё посадили? Если бы у тебя не было денег?
— Костю бы, наверно, убили, — давилась она
