чаем, пила по крошечному глотку, но и тот делала с трудом. — А если бы я приехала без денег, ты же знаешь, что бывает в таких случаях — пустили бы по кругу, пока не отработала. Но я бы поехала всё равно.
— Раба любви, блядь! И почему я даже не сомневаюсь? — выдохнула я. — И что потом?
— Они деньги пересчитали, Костю выкинули из машины и уехали. Я кое-как дотащила его до дороги — ему ногу сломали…
Я посмотрела на Светку, словно видела первый раз. Маленькая худенькая, да что там, тощая. Не представляю, как она волокла этого тупоголового кретина. Длинные тёмные волосы, что она обычно заплетала в косу, сейчас растрепались, Светка убрала их за уши:
— И на очередном такси довезла до больницы.
— А там?
— Там, — упёршись затылком в стену она сглотнула, подняв глаза, и невидяще посмотрела в стену куда-то позади меня. — Позвонила его матери. А когда она приехала, сказала: разбирайтесь сами, как хотите, с меня хватит. Дала ей сто тысяч на лекарства и, если что понадобится, — там такая нищета, Ян, многодетная семья, — покачала она головой, — и ушла.
И я думала, не заплачет, так стойко, гордо, прислонясь к стене, словно княжна Тараканова в заливаемой водой тюрьме, она ответила, но её губы предательски дрогнули. Я едва успела забрать у неё кружку, когда она ткнулась в подушку и зарыдала.
— Я верну, верну тебе все до копейки, Ян, — плакала она.
— Да дело разве в деньгах, — я тоже вытирала слёзы. — Дело в том, что, если вексель обналичен, мне придётся отрабатывать. Ты же не думала, что мне дадут деньги просто так?
— Давай я за тебя отработаю, — обняла она меня, всхлипывая. Положила голову на плечо. — Поеду к Прегеру в ресторан и всё ему расскажу. Что это я во всём виновата. Что ты не хотела. Ты бы никогда, а я…
— Свет, — вздохнула я рвано. Проклятье!
— Да понимаю, что я не ты. Что я ему вряд ли понравлюсь. Но выслушать-то он может?
Я тяжело вздохнула. А что тут скажешь? Не возьми она вексель сама, а расскажи, что случилось, я бы всё равно отдала ей эти деньги. Жизнь человека, даже такого непутёвого, как Костя, стоит дороже любых векселей. И, может, его бы и не убили, я где-то слышала: мёртвые не заплатят, должников не убивают. Но с Кости, со Светки, с его семьи трясли бы и трясли, пока было что. А, может, и убили бы, судя по тому как его отделали. Хрен его знает, с кем он связался и кому задолжал, мне без разницы — у меня теперь нет выбора.
— Только обещай, что ты больше к нему не вернёшься, к своему Косте, — закутав одеялом Светку, так и сидящую у стены, я встала.
— Обещаю, — прохрипела она.
— Я отработаю сама. Не надо ничего говорить Прегеру. И долг мне отдавать не надо. Как пришло — так и ушло.
— Ян, — снова затряслись её губы.
— Всё, заткнись! Закроем тему, — шнуровала я обратно кроссовки, не глядя на неё.
— Ты куда? — слабым голосом спросила Светка.
— Пойду матери отправлю тысяч двадцать. Буду слать по чуть-чуть, чтобы не вызывать подозрений. Скажу работу хорошую нашла, — я разогнулась. Натянула куртку. — Ну и остальное в банк, наверное, положу, не оставлять же здесь.
Она кивнула.
— И кстати, я спросила Илью, — деловито рассовывала я по внутренним карманам куртки документы, деньги. — Не будет он со мной спать. И не сохнет. Вернее, сохнет, но не по мне. У него есть любимая девушка. Не поверишь, дочь жены Прегера, Риты Борисовны Арецкой. Не знаю, как зовут. И вообще у него знаешь, принципы: он без любви не трахается.
— Кто?! Лейкин?! — вдруг заржала Светка. — Какого ж чёрта он тогда со мной трахался?
Я замерла, а потом медленно повернулась.
— Ты трахалась с Ильёй?
— Как последняя сучонка, — покачала она головой.
— Когда? Где?!
— Когда он ещё жил здесь. До тебя. Ну и до Кости. В нашем душе. Мы встречались там каждый вечер. Я шла мыться, он приходил, стучал.
— Сучка! Ну спасибо, что осквернила моё любимое место в этой сраной общаге. И как теперь ходить в душ? Зная, что вы там… — развела я руками.
— Но хуже всего, — спрятала она лицо в одеяло, а потом выглянула и посмотрела на меня страдальчески. — Я хочу ещё. Я его не люблю, Ян. Но я так скучаю по его члену.
Я выдохнула, словно получила под дых. Замерла, сгорбившись и переваривая услышанное. А потом медленно распрямилась.
— Убить тебя мало, — покачала я головой.
— Убей, — комом повалилась она на кровать, моргая осоловевшими от лекарства глазами блаженно.
— Только дай повод, — уверенно пообещала я и взяла с тумбочки ключи. — Закрою тебя снаружи.
— Он любит тебя, Ян! — крикнула она. — Клянусь, любит!
— Спи, сводня неудавшаяся! — тяжело вздохнула я и закрыла дверь.
Звонок из банка поступил, когда Прегер был у адвоката.
— Платон Андреевич, я на счёт векселя, — сообщил управляющий.
Что и следовало доказать, — выдохнул Прегер.
Нет, он не осуждал.
Ему было грустно, что ли. Тоскливо. Жаль. Но Платон не осуждал.
Он мысленно горько усмехнулся, но вида не подал.
— Девушка?
— Да, молоденькая, худенькая. Нервничает. В кепке, очках, капюшоне. Деньги выдавать?
Прегер представил этот камуфляж, словно девчонка банк грабить собралась, а не вексель обналичить, и не сдержал смешка:
— Выдавайте, выдавайте. Крупными купюрами, чтобы пачек поменьше. И присмотрите там за ней.
— Понял. Сделаем, — ответил управляющий и после ещё раз перезвонил, отчитался: — Сделали! Служба безопасности проводила до такси.
Погорячился ты, Гриша! Ох, погорячился!
Прегер тяжело вздохнул, но обедать приехал даже в приподнятом настроении.
Нет, не из-за девчонки. Хотя Платон и поймал себя на том, что расстроился и ждёт звонка из салона красоты как-то безрадостно. Как-то досадно ему стало что ли, что она взяла деньги, где-то в глубине души он наивно надеялся — откажется. Как-то понравилась она ему что ли, искренностью, неподдельностью, настоящностью, чего сейчас в его жизни так не хватало. Он даже подумал, если она деньги не возьмёт, пригласит её куда-нибудь.
Но нет, так нет. Что-то ему подсказывало, что звонок из салона будет завтра, а сегодня он Яну под окнами ресторана не увидит.
Сегодня он ей и сам работать бы не разрешил — снег, ветер, холод. Пока добежал в костюме от машины до ресторана, продрог.
И серость такая, не понять: утро, день, вечер. Пасмурно. Хмуро.
В ресторане для него даже привезли и зажгли переносной камин.
Тепла
