Я не знаю, зачем я это делаю. Я не знаю, как остановиться.
— Почему? — тихо спрашиваю я.
С неба сыплется снег, припорашивающий тёмные волосы Джонатана и его полночно-чёрную куртку. Его кадык судорожно дёргается, затем он говорит:
— Просто мне захотелось.
Вряд ли это можно назвать ответом, но, по-видимому, для меня этого достаточно. Потому что каким-то образом я обнаруживаю, что мои кончики пальцев дотрагиваются до него, скользят по мозолям и грубой коже, пока наши ладони не соединяются.
Воздух вырывается из моих лёгких. Его хватка тёплая и крепкая, когда он помогает мне забраться на сиденье, и как раз в тот момент, когда я говорю себе, что нет, это не какой-то момент, когда Дарси-подсаживает-Элизабет-в-карету-и-мир-накреняется-на-своей-оси, его большой палец касается тыльной стороны моей руки. Очевидно, между этим местом и каждой эрогенной зоной моего тела есть нервная магистраль, потому что я плюхаюсь на своё сиденье, как тряпичная кукла, и барабанная дробь желания отдаётся в моих конечностях.
Если Джонатан и чувствует что-то близкое к тому, что я только что испытала, он этого не показывает. Его маска непроницаемо, черты лица невозмутимы, пока он закрывает мою дверцу.
«Что там было насчёт того, чтобы не растаять возбуждённой лужицей? — маленький дьяволёнок на моём плече хихикает, рисуя вилами пламя в воздухе. — Ты так вожделеешь его».
Ангел с другой стороны от меня бросает на дьявола чопорный, укоризненный взгляд. «Она должна испытывать вожделение к Мистеру Реддиту».
Внутренне негодуя, я смотрю вперёд, на кружащийся снег за окном машины. Меня бесит, что и ангел, и дьявол правы. Меня бесит, что я хочу вожделеть Мистера Реддита, а вместо этого Джонатан Фрост превратил меня в горячее, похотливое месиво, хотя он сам такой же хладнокровный и спокойный, как всегда.
Но пока я наблюдаю, как он обходит машину, и его длинное, широкое тело окутано вихрем быстро падающего снега… его рука напрягается, а затем сжимается в жестокий кулак.
Может, в конце концов, кто-то не так уж и равнодушен.
Самодовольная от удовлетворения, я смачиваю большой и указательный пальцы, затем тушу пламя, полыхающее в воздухе, потому что если он испытывает такое же сильное вожделение, как и я, значит… ничья. Или что-то в этом роде.
Крошечный дьявол на моём плече хмурится. Ангел одобрительно сияет.
Джонатан рывком открывает свою дверцу, затем проскальзывает внутрь. Нахмурившись, он снимает блокировку с телефона, затем нажимает на значок приложения, которого я не вижу. Поэтому я слегка вытягиваю шею.
— Перестань подглядывать, Габриэлла.
Я отвожу взгляд, покрасневшая и смущённая.
— Ты практически показывал его мне.
— Не было такого.
— Было такого.
— Было такое, — поправляет он.
— Уууф! — я вскидываю руки, затем тянусь к дверной ручке. — Я пойду домой пешком.
Замки дверей машины щёлкают. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом.
— Вот так я и умру, да?
Джонатан трёт лицо, после чего его руки опускаются на колени. Он поворачивает голову и пристально смотрит на меня.
— Габриэлла.
— Джонатан.
— Пожалуйста, не угрожай, что пойдёшь домой пешком по снегу. И не шути о том, что я убью тебя, — он тянется к центральной консоли и открывает крошечную дверцу, демонстрируя небольшой запас… конфет?
— Ты кто? — спрашиваю я, наблюдая, как он ловко разворачивает две маленьких конфетки с арахисовым маслом, а затем отправляет их себе в рот.
— Джонатан Фрост, со-управляющий, которого ты любишь ненавидеть. Я думал, мы уже констатировали этот факт, — оживлённо жуя, он нажимает кнопку, чтобы завести машину.
— У тебя в машине есть конфеты, — меня охватывает дрожь. Мои зубы начинают стучать. — Ты ешь с-сахар? И получаешь от этого удовольствие?
— Я мужчина, полный тайн, Габриэлла. Угощайся.
Я смотрю на консоль. Там…
— М-мятный M&Ms? — мои зубы стучат так сильно, что я едва выговариваю слова.
— Всё твоё, — он включает обогрев моего сиденья, затем увеличивает температуру и направляет все вентиляционные отверстия в мою сторону.
Моё нутро совершает тревожный кульбит. Он заметил, что мне холодно. Он следит за тем, чтобы мне было тепло.
— Тебе они не нравятся?
— Ни капельки, — говорит он. — Мятный шоколад отвратителен.
— Тогда почему у тебя есть мятный M&Ms?
Джонатан снова откидывается на спинку сиденья и проводит рукой по волосам, сильно дёрнув пряди и стиснув челюсти, пока, наконец, не говорит:
— Потому что я увидел их сегодня в продуктовом магазине после работы, подумал о тебе и купил их. Потому что этим утром я вёл себя как осёл, и я сожалею об этом, и я купил конфеты в качестве извинения, а потом я понял, насколько это нелепо, ибо я начинаю думать, что во всём мире недостаточно M&Ms, чтобы улучшить отношения между нами.
Я просто ошеломлена этим признанием.
Повисает напряжённая тишина. Я смотрю на M&Ms. Джонатан смотрит на снег за окном.
Наконец, он нарушает тишину, тянется к фляжке из нержавеющей стали в подстаканнике и отпивает из неё два больших глотка, от которых его кадык дёргается, а меня приводит в бешенство мысль о том, чтобы засунуть свой язык ему в глотку. Затем он снова проверяет свой телефон. Прочитав всё, что там написано, он, кажется, удовлетворён. Он даёт задний ход и начинает сдавать назад.
Я всё ещё в шоке.
— Так… ты купил это… из-за меня? Потому что чувствовал себя виноватым из-за сегодняшнего утра?
Джонатан резко останавливает машину посреди парковки, затем поворачивается лицом ко мне. Внезапно этот большой внедорожник кажется очень маленьким.
— Это кажется тебе настолько невероятным?
— Э-э… Ну… — я облизываю губы. Это похоже на тест. Тест, который я определённо провалю.
— Это не тест, — говорит он мне, потому что, очевидно, я сказала это вслух. — И ты не можешь его провалить. Ты просто отвечаешь на вопрос.
Я с любопытством смотрю на Джонатана, на резкие линии его носа и скул. Его поразительные светлые глаза светятся в слабом освещении. Глубоко внутри меня живёт это… притяжение, умоляющее меня перелезть через консоль, оседлать его колени и целовать его, пока я не почувствую вкус горько-сладкого шоколада и зимнего воздуха, пока я не вдохну тепло его кожи, горячей и чистой после тренировки, за которой следовало быстрое мытьё с мылом, от которого исходит его запах — как долгая прогулка по заснеженному лесу с вечнозелёными растениями.
И я этого не понимаю. Я не понимаю, почему у меня такое чувство, будто что-то дюйм за дюймом тянет меня к Джонатану Фросту. Этого не должно было случиться. Не тогда, когда всего через несколько недель я встречу парня, который мне по-настоящему дорог, и этот мистер Морозный Мутант, с которым я работаю, навсегда исчезнет из моей жизни.
Что со мной не так?
— Чтоб мне провалиться, если я знаю, — бормочу я, отвечая и на вопрос Джонатана, и на свой собственный. Успокаивая боль от своего экзистенциального кризиса, я открываю мятный M&Ms и запихиваю половину пакетика себе в глотку.
Джонатан вздыхает, снова выезжая с парковки.
— Столько сахара, Габриэлла.
— Заткнись ты, — говорю я ему. — Ты купил их для меня. Из… угрызений совести, что, вау, звучит странно.
Его хватка на руле усиливается. Его челюсти сжимаются, подчеркивая впалость щёк и намёк на ямочки, если он когда-нибудь улыбнётся. Его подбородок покрыт тёмной густой щетиной, и, просто глядя на него, я чувствую, как эта наждачная щетина царапает мои бёдра. Мой разум хватается за это, представляя горячие, влажные поцелуи сурового рта, смачивающие мою кожу, поднимающиеся всё выше, выше, пока…
— Я серьёзно, — говорит Джонатан, вырывая меня из моих похотливых мыслей. — Прости. Я знаю…Я знаю, что иногда бываю краток и резко ухожу, — он делает паузу, как будто подыскивая, что сказать дальше. — Это не имеет к тебе никакого отношения, но это влияет на тебя. И… я прошу прощения за это.
