пупка, начинается редкая дорожка коротких волос. Дорожка убегает под резинку брюк, исчезает под ними, заставляет гадать о том, что же прячется там, ниже.
Обвожу тело Феди глазами, ласкаю, удивляюсь, почему же прежде я считала его страшным, жутким, бандитом?
Он ведь совсем не такой.
Несмело протягиваю пальцы. Касаюсь предплечья. Глажу. Веду выше.
Спотыкаюсь о темный рисунок. Обвожу его контур. Перепрыгиваю на грудь.
Там россыпь таких же картинок. Должно быть, они что-то значат. Но я, без очков, почти не могу их сейчас рассмотреть. Пока что просто вожу пальцами по теплой коже.
Мне нравится, как мышцы перекатываются под моими касаниями, чуть напрягаясь.
И далеко не сразу я понимаю, что Федя уже не спит. Лежит, без движения, смотрит на меня, позволяя эти ласки.
Торопливо одергиваю руку. Смущаюсь. Краснею, как рак.
Вижу, как Белый перехватывает мою ладонь, мимолетно целует пальцы и возвращает их в то место на своем теле, откуда я их убираю за миг до этого.
Федя молчит. И я не могу ничего путного произнести. Понимаю, что сейчас, после ночи под одеялом, немного вспотевшая, растрепанная и не до конца здоровая, я не могу привлекать такого шикарного и взрослого мужчину, как Белый.
Но... мне так хочется к нему прикоснуться, крепче прижаться, спрятать нос, уткнувшись в надежное плечо.
– Не пугают? – вдруг говорит мне Белый.
Он накрывает мою ладонь своей, горячей и большой. А свободной рукой обнимает меня за плечи и прижимает к себе.
– Не пугают, – качаю головой и понимаю, что не могу даже моргнуть.
Темный взор держит меня, не пускает, затягивает в водоворот эмоций. Чувствую, как Федя отводит мои волосы, заправляет пряди за ухо, пропуская те сквозь пальцы.
Понимаю, что прическа у меня – ужасная. Нужно принять душ, привести себя в порядок. Да как минимум просто расчесаться!
Белый гладит меня по щеке костяшками пальцев. Мне хочется продлить это касание, прижаться к нему теснее.
– Температуры нет, – говорит Федя, а голос его звучит очень низко, нотки бархата будоражат меня, а в животе просыпаются бабочки.
Белый неуловимо меняет положение наших тел, и теперь я лежу на нем. Моя грудь прижата к его, мои ноги раздвинуты, согнуты в коленях.
Между нами все еще плед, а мою пятую точку прикрывает лишь длинная футболка Федора, надетая на меня. Другой одежды у меня нет. Мое сменное белье все еще у Никитичны в моем рюкзаке. А мои трусики постираны и благополучно сохнут в ванной комнате.
Я и без того готова провалиться сквозь землю от стыда, потому что Федя, делая мне укол, вынужден смотреть на мою задницу, так еще и с бельем у меня небольшие проблемы. Вернее, с его отсутствием.
Все эти глупые мысли моментально выпадают из моей головы, когда Белый накрывает ладонью мой затылок и тянет к себе. Легко подаюсь вперед.
Можно ли забыть обо всем? Можно ли моментально и сиюминутно отчаянно захотеть то, чего раньше никогда не пробовал? Можно ли захлебнуться новыми ощущениями без оглядки на реальность?
Теперь я знаю ответ.
Твердые губы Белого накрывают мой рот, стирают стон, сминают, терзают. Я таю от обалденного сногсшибательного чувства притяжения к этому мужчине. Его руки на моей спине дают ощущение уверенности и защищенности.
Я боюсь сделать лишнее и неверное движение. Робко касаюсь своим языком жесткого рта. Слышу ответный стон, обхватываю ладонями колючие щеки. Для этого мне приходится продвинуться немного выше.
Слышу придушенное шипение, а сильная рука накрывает мою поясницу, придавливая к крепкому телу.
Даже через плед я чувствую откровенную твердость, которой не было, кажется, еще минуту назад.
В меня будто вселяется какая-то другая девушка, которая твердо знает, что и как делать дальше.
Мои поцелуи становятся откровенными, глубокими, жадными. Я уже не думаю о том, как выгляжу после сна и болезни. Не думаю, что могу сделать что-то не то и не так.
Я просто целую мужчину, которого люблю.
Мир вращается перед глазами. Спустя миг, я понимаю, что уже лежу на спине, прижатая к матрасу сильным телом Федора. Я вновь укутана в одеяло, точно бабочка в коконе.
– Тебе нужно отдыхать и набираться сил, – приглушенно бормочет Федя.
Пытаюсь высвободить ноги, чтобы вновь обвить ими бедра Белого, чтобы быть теснее к нему, ближе.
Однако Федя рывком поднимается с постели. Вижу, как ходят ходуном его плечи и грудь, точно он пытается отдышаться. Ловлю его черный взгляд. Он прожигает насквозь.
Почему тогда Белый так внезапно уходит? Не хочет меня?
На секунду я закрываю ладонью глаза. И мое дыхание далеко от ровного. И сердце колотится так, что, кажется, этот грохот слышен за сто километров.
Низ живота ноет, а между бедрами влажно и больно. Все внутри меня пульсирует и требует присутствия Федора здесь и сейчас.
Я всхлипываю. Поворачиваюсь на бок. Вздыхаю.
Я все понимаю. Нужно быть слепым, чтобы испытывать какие-то чувства по отношению к такой, как я. Нет, я понимаю, что не уродина. Но сейчас выгляжу крайне неважно, и это еще слабо сказано.
И потом... Федя ведь не дает мне никаких обещаний. Это его обращение «родная» ... Ну мало ли... Вдруг он ко всем девушкам так обращается. И с мамой знакомит. Кто ж его разберет, этого Федора Львовича Белявского!
Подтягиваю колени к животу. Мне плохо. Жарко. Обидно чувствовать себя отвергнутой.
– Я напрягаю тебя, понимаю, – говорю я, не открывая глаз, – не волнуйтесь, Федор Львович, я уеду, как только смогу.
– Что?! – рычит он, но я не боюсь его. Совсем. Его рычание мне даже нравится, оно позволяет убедиться, что все происходит в реальности.
– Просто я неверно все поняла. Думала...Надеялась..., – вздыхаю я, укрываясь одеялом, мне стыдно, больно, обидно, – Забудь. Я наивная дура. Ни черта не понимаю в этой жизни.
– Надия..., – слышу его свистящий выдох и шепот, – поясни!
Напряжение в моем теле достигает определенной грани, которую я не перешагиваю – перелетаю. И сложно уже остановиться, потому что эмоции разрывают меня изнутри.
Я сажусь на постели. Смотрю на Федора. Понимаю, что вот-вот разрыдаюсь.
– Ты меня не хочешь! – припечатываю я дерзко.
В ответ я слышу то ли рычание, то ли громкий стон. Федя на секунду запрокидывает голову, сжимает кулаки, рвано выдыхает и вновь смотрит на меня.
Я подтягиваю колени к животу и сижу, обнимая их руками. Мне все еще дискомфортно, жар никуда не исчез, а сердце до боли сжимается
