Руки того, кто много работает, кто прикладывает усилие.
Я провожу рукой по чувствительной коже, обхватывая его большим пальцем, и он тянет меня нетребовательным рывком, пока я не становлюсь на обе ноги.
Шипение. Трепет.
Я вздрагиваю.
— Спасибо.
Он молча смотрит на наши сцепленные ладони. Сжимает мою маленькую ладошку в своей гигантской, и я замечаю контраст в нашей коже. Темнота и свет. Грубый и мягкий.
Затем он тянет меня к качелям.
Мы вместе плюхаемся на сиденье, мои ноги едва касаются земли, и я с некоторым усилием толкаю ее носком коричневого ботинка.
— Откуда ты родом? — Он вызывает у меня ненасытное любопытство.
— Флорида.
— Флорида! — я почти кричу.
Атлантический океан. Песок. Солнце.
Морская жизнь.
Кораллы и рыбы-клоуны.
Я бросаю на него застенчивый взгляд, откидывая назад прядь волос.
— Прости. Я не хотела кричать.
— Хорошо, я понял. — Он переплетает наши пальцы, и я хочу умереть. — Ты и твоя одержимость океаном. Если бы ты сказала, что выросла на стадионе «Доджер», я бы тоже закричал.
Такой милый.
Я сдерживаю улыбку, прикусив нижнюю губу, наблюдая, как мои ноги ударяются о половицы, давая качели еще один толчок.
— А как насчет тебя? Откуда ты? — спрашивает он в свою очередь, бросая на меня косой взгляд, изучая мой профиль.
Я чувствую, как он скользит по моему лицу, поэтому заставляю себя смотреть прямо перед собой, щеки пылают.
— Я отсюда, примерно в двух с половиной часах езды на север. Полагаю, это делает меня местной?
Айова. Длинные участки шоссе и соевые поля. Кукуруза.
Без выхода к морю.
— Почему ты не остался во Флориде? — Спрашиваю я в ночное небо, высматривая звезды среди скоплений серых облаков. — Разве там нет приличной бейсбольной программы?
Лучше, чем приличная, она феноменальная. Я слышала, как мой отец поэтично описывал это дюжину раз, когда моя семья ожидала, что я поступлю в Филадельфийский университет.
— В Таллахасси? Да, есть приличные. — Он скромничает, университет входит в пятерку лучших по бейсболу в стране. — Но они не предложили мне достаточно денег, чтобы играть там.
— Из какой части Флориды ты родом?
— Из Таллахасси. — Он грустно усмехается. Звук выходит гортанный и глубокий, такой глубокий и чувственный, что я благодарна мраку, скрывающему жар, ползущий по моим щекам, и звукам из дома, заглушающим стук моего бьющегося сердца.
— Ты хотел убраться оттуда к чертовой матери, да?
— В основном. Вырасти в университетском городке, а потом остаться в этом же университетском городке? Они не могли предложить мне достаточно, чтобы я остался, честно говоря. Моя мама приходила бы каждый чертов уик-энд, чтобы привезти мне передачки и прочее дерьмо.
— Я знаю, но… Флорида.
Мой тихий вздох — мечтательный и тоскливый.
Солнце, песок и купальники…
— Когда ты так шепчешь это слово, становится жутко, — он смеется, и я толкаю его локтем, дразня. Флиртуя. — У тебя кораллы, дельфины и всякое странное дерьмо в голове.
Виновна.
Он тоже у меня в голове.
— Я все еще не понимаю, как кто-то мог уехать из Флориды. — Я знаю, что это звучит немного чересчур, но мне все равно. Я бы все отдала, чтобы жить на побережье, рядом с открытым морем, с волнами.
— Потому что там жарко и многолюдно, и куда бы ты ни пошел, всюду полно назойливых туристов или сезонных птиц, прибывших в город на зиму.
Он толкает качели вперед, когда они замедляются.
— Это не может быть причиной, по которой ты туда не пошел.
Я знаю, что повторяюсь, но кто в здравом уме откажется от стипендии в Филадельфийском университете?
Сумасшедший, вот кто! Меня не приняли ни в одно интересное место, только в Айову, штат Айова, колледж в Висконсине и один, застрявший между Миннесотой и Северной Дакотой.
Ни китов, ни воды.
— Очевидно, что это не единственная причина. Когда я приехал с визитом в Айову, я подружился с командой — здесь силен товарищеский дух. Оборудование здесь новое, современное, и, я не знаю… в то время мне казалось, что это лучшее решение для меня.
В то время?
— А теперь?
— Теперь я жалею только тогда, когда мы проигрываем, — смеется он, кладя наши соединенные руки на свое твердое бедро.
Я смотрю на него, изучаю темные волосы, рассыпанные по костяшкам его пальцев, которые я едва могу разглядеть в свете фонарей на крыльце.
Я сглатываю, переводя взгляд на луну.
— Средний Запад совсем не эпицентр активности, — не могу не отметить, мой голос немного дрожит. Проклятие. — Тебе здесь не скучно?
— Может быть, немного, но я действительно люблю этот кампус — он чертовски великолепен. У нас на Юге таких зданий нет.
Я спокойно мысленно перечисляю все причины, по которым он должен был пойти в колледж в своем родном штате: оплата обучения, пляж, Диснейуорлд, круглогодичное солнце, пляж.
— Ураганы.
Дерьмо.
— Я сказала это вслух?
— Только часть, — он тихо смеется. — Ты это пробормотала.
Я смотрю в сторону дома, смотрю через окна, смотрю на всех, кто внутри, смеется, пьет и веселится. Несколько одетых в джинсы задниц прижимаются к стеклу, и внутри люди танцуют под громкий, бодрый саундтрек.
Это громкий, грохочущий бас, и совсем не в моем музыкальном вкусе.
Я ни капельки не хочу оказаться на вечеринке.
Меня вполне устраивает сидеть здесь с Роуди-Стерлингом и узнавать о нем побольше.
— Так на какой позиции ты играешь?
— Шорт-стоп.
— И у тебя хорошо получается?
— Я получил двадцать три предложения о полной стипендии.
Черт возьми. Такое действительно случается с людьми?
— Я еще не ходила смотреть игру команды. Бейсбол больше по душе моему отцу, чем мне, — смущенно признаюсь я.
Рядом со мной его широкие плечи небрежно пожимаются.
— Обычно девушки приходят на игры по одной из двух причин. — Он показывает свой указательный палец. — Первое, они большие поклонники этой игры. — Он показывает свой большой палец. — Или второе, они большие поклонники игроков.
— Мне всегда было интересно, каково это — играть перед такой огромной толпой. Это когда-нибудь заставляло тебя нервничать?
— Раньше, когда я был новичком, но теперь уже нет.
— Какая твоя любимая часть игры?
— Победа, — бесцеремонно сообщает мне его хриплый голос.
— Это всегда было и моей любимой частью.
— Ты играешь в бейсбол?
— Я играла в софтбол в старших классах. Честно говоря, это не совсем моя страсть, но я также играю здесь, во внутренней лиге. Надо же что-то делать.
Как я уже говорила, мой отец помешан на игре, и когда я была маленькой, он записал меня в каждую спортивную команду нашего города. Он так же тренировал некоторые из них.
— Ни хрена себе, на какой позиции?
— Обычно на третьей базе, в зависимости от того, кто появится.
— И у тебя хорошо получается?
— Скажем так: я получила ноль предложений о полной стипендии.
Громкий смех Роуди, акцентирующий свежий ночной воздух, словно восклицательный знак, его ноги качают качели под нашими задницами, заставляя цепи реветь.
— Когда начинается твой сезон?
— После зимних каникул мы начинаем тренироваться, затем у нас есть несколько предсезонных игр.
Январь.
— Ты действительно специализируешься в психологии? Ты ведь не шутил?
Господи, откуда берутся все эти вопросы?
— Да, я действительно специализируюсь в психологии. Если я не буду профессионально играть в бейсбол, то получу степень магистра и доктора. — Роуди опускает голову, почти робко, осматривая землю, пока качели раскачиваются взад и вперед. — Может быть, ты позволишь мне оценить тебя для науки?
Я не знаю, как ему это удается, но Роуди поворачивается ко мне своей внушительной фигурой, поджимая под себя ногу, разжимая наши руки и лениво кладя руку на спинку качелей. Барабанит пальцами по дереву, зеленый взгляд изучает все морщинки на моем лице.
