— Не тормозить?
— Не прятаться в ракушку.
Ну и что на это ответить? Я прикусила губу:
— Ты нравишься Оле.
— Да. А еще тебе.
— Ну ты и нахал, — присвистнула я.
Коля рассмеялся и положил правую руку на мою коленку, слегка сжимая в ставшем уже привычном жесте:
— А разве не этим я тебе понравился?
— С тобой невозможно общаться!
— Мы всегда можем найти занятие поинтереснее, чем просто разговоры.
Щеки запылали, и когда его пальцы чуть скользнули вверх, я закрыла глаза. Что за безумие?
Я хотела оставаться благоразумной, правильной, но чем дальше мы общались с Колей, тем сильнее он сбивал меня с намеченного пути.
— Ты торопишься домой?
— Нет.
— Тогда сначала заедем ко мне, есть небольшое дело. Не против?
Сейчас я была бы даже не против подняться к нему, если бы Коля сказал об этом.
Через полчаса мы подъехали к новой многоэтажки, располагавшейся недалеко от центра. До нашей работы отсюда минут пятнадцать езды. Мы спустились на парковку, Коля остановился на свободном месте, заглушая мотор.
— Подождешь? Я на пару минут.
Испытав легкое разочарование, я согласно кивнула.
Коля подхватил с заднего сидения свою спортивную сумку и скрылся за поворотом, где, по всей видимости, находился лифт.
Я откинулась назад, доставая из сумки телефон, о котором напрочь забыла за это время. Штук десять сообщений, большая часть из которых от Ленки, и пара пропущенных вызов, в том числе мамин.
В сердце неприятно кольнуло: мама звонила редко, только когда с ней что-то случалось. Близких отношений между нами не сложилось, а в последнее время я все чаще стала избегать разговоров с ней. После неизменно оставался неприятный осадок и обида, а упоминание брата вызывало глухое раздражение.
Набрав ее номер, я принялась считать гудки, надеясь, что ничего страшного с ней не произошло, но она не ответила.
Черт.
Я снова нажала на вызов и услышав, наконец, чуть простуженный, но вполне нормальный мамин голос, выдохнула.
— Все в порядке? — сразу, без приветствия, поинтересовалась я
— Ты можешь приехать?
— Что-то случилось?
Коля открыл дверь, собираясь что-то мне сказать, но заметив, что я разговариваю по телефону, промолчал.
— Сердце ночью прихватило, а аптечка пустая.
— Хорошо, мам, я приеду сегодня, как смогу. Что привезти?
— Ничего не надо. Нитроглицерин какой-нибудь или валидол, и хватит.
От этих слов мурашки пробежали по позвоночнику — когда слышишь, что мама болеет, всегда страшно, какими бы ни были наши отношения. Тяжело принимать, что родители не молодеют и болячек с каждым годом становится все больше.
— Может, ты пока к соседке зайдешь? Или к себе позовешь, чтобы одной не оставаться.
— Зайду, зайду, — словно отмахиваясь, закончила она разговор, и мне ничего не осталось, как убрать телефон в сторону. Я знала, что никуда она не пойдет, так и просидит до моего приезда, глядя в окно на дорогу, отодвинув занавеску и подперев щеку кулаком.
— Что случилось? — Коля повернулся ко мне, внимательно вглядываясь в лицо.
— Маме нездоровится. Мне нужно домой, забрать машину, и я поеду к ней.
— Хочешь, я отвезу тебя к ней?
Я отрицательно покачала головой:
— Она далеко, не в городе. Как-нибудь в другой раз.
На самом деле, больше чем расстояния, я боялась того, что кто-то увидит, как сейчас живет моя мать. Тридцать лет назад, выйдя замуж, она уехала из города и обосновалась в старой деревне. Дом, доставшийся отцу в наследство, уже тогда выглядел уставшим, а теперь, несмотря на все старания, и вовсе напоминал покосившуюся избушку. Бабушка пыталась увезти ее оттуда, вернуть в город, но ничего не получалось. Единственное, на что мать соглашалась — это отвозить меня на все каникулы к бабушке, а позже и перевестись в городскую школу.
— Не всю же жизнь коров Маше доить, — ругала бабуля свою дочку, — себе жизнь испортила, так дочке не вздумай.
После смерти отца и бабушки мы могли бы обе жить в городской квартире, но мама напрочь отказалась покидать деревню. Дом стал для нее памятью об отце, а мне — тесной клеткой, в которой я не могла находиться.
Дома я спешно собрала все необходимые вещи: скорее всего, ночевать придется у мамы.
Еще нужно было заскочить в аптеку, купить продуктов, заправить машину… Когда я выехала на трассу, было уже начало пятого, а ехать предстояло часа четыре, не меньше.
Все это время я старалась не думать о Коле, сосредоточившись на тех простых действиях, которые от меня требовались, но не выходило. Он довез меня до дома, проводил до подъезда, а потом поцеловал. Смеясь, по отечески — прямо в лоб:
— Счастливого пути, Машка.
— И это все? — выдала я удивленно, никак не ожидая такого.
— Так ты же еще не определилась со своими планами.
— Уел, — я встала на цыпочки и легко коснулась его губ, не планируя сильно увлекаться.
Но расстаться мы смогли только минут через десять, а теперь, когда перед глазами простиралось бесконечное асфальтовое полотно, мысли о нем и вовсе заполнили всю голову.
Я постукивала пальцами по рулю, слушала только те песни из своего плейлиста, которые были в машине Пудовикова, а в какой-то момент и вовсе поймала себя на том, что беспричинно улыбаюсь.
Беспокойство за маму никуда не делось, скорее, отошло на второй план, но именно сейчас я чувствовала себя счастливой. Предвкушение чего-то большего, такого приятного и притягательного наполняло изнутри, растекаясь щекочущими пузырьками по венам.
«Как дорога?»
Сообщение, всплывшее поверх окна навигатора, отозвалось приятным теплом внутри живота. Я не сразу ответила Коле, позволяя себе пропитаться этим чувством.
«Лучше, чем я ожидала»
«Напиши, когда доедешь»
Когда обо мне кто-то настолько заботился в последний раз? Наверное, бабушка, пытавшаяся в десятом классе одновременно нахлобучить мне на голову вязаную шапку — и это в конце марта! — и заставить съесть еще один пирожок.
В таком настроении дорога почти не запомнилась. Дважды я останавливалась, чтобы размяться, обойти автомобиль по кругу и чем-нибудь перекусить.
К тому времени, когда впереди появился указатель на мамин поселок, уже наступили летние сумерки.
Съехав с главной, я снизила скорость: фонари остались позади, и здесь, ориентируясь только на свет от своих фар и навигатор, я медленно двигалась вперед.
Чем ближе я подъезжала, тем хуже становилась дорога, местами ухабистая, с вечными лужами, где можно было легко сесть на брюхо. Моя машинка не могла похвастаться особой проходимостью и пару раз я стукнулась защитой, выдав при этом пару непечатных выражений.
В десять я, наконец, остановилась возле маминых ворот. Окна уже не горели, — я знала о ее привычке рано ложиться и рано вставать. Прежде, чем выносить вещи, прошла к дому, подсвечивая дорожку фонариком на телефоне.
— Мам, — постучалась негромко, боясь напугать. О моем визите она могла и не вспомнить, а с трассы я, занятая Колей, ей так и не отписалась.
Спустя несколько минут за дверью послышалась возня, знакомый заспанный голос, из-за двери звучавший глухо, спросил:
— Кто?
— Это Маша.
Мама включила свет над крыльцом, распахнула дверь и кутаясь в платок, зевнула, прикрывая рот ладонью:
— Ты чего на ночь глядя? Заходи быстрей.
— Сейчас, занесу вещи.
Мне потребовалось сделать два захода, чтобы перенести пакеты и сумки, мама суетилась на кухне, включая конфорку под чайником. Я тайком оглядывалась по сторонам, чувствуя острую жалость.
Дом казался старым, заброшенным и неуютным. Раньше здесь всегда царила чистота и порядок, а теперь под ногами валялся мусор, на занавесках виднелись пятна, а кухонный стол был завален посудой и едой.
Каждый раз я первым делом разгребала завалы, выкидывала старые вещи, мыла окна и полы, но надолго такой уборки не хватало, и мама снова окружала себя запустением и равнодушием ко всему.
