Я поднимаю голову и застываю. На порванной паутине восседает гигантский паук. Он просто огромный! Во рту резко пересыхает.
— Да ну что ты, — смеется с меня, дрожу как лист на ветру, — Я показал для того, чтоб ты поняла, он не на тебе. Он в домике своем, который ты разрушила, — как может быть весело.
— А его дети? Вдруг они на мне. Мамочки, — получает громче планируемого. Снова зажмуриваюсь.
Теперь все трое смеются. С меня? Открывать глаза не хочу.
— Только вы его не убивайте, пусть живет, — прошу жалобно, в тот момент когда начинает казаться, что они решили его куда — то убрать.
— Уникальная девушка, — вновь произносит Виктор Анатольевич. Минут десять назад он просил называть его Виктором, но я не уверена, что получится, — Умилительная.
В темноте продолжать прогулку больше не хочется. Мужчины не настаивают. Пока возвращаемся к дому, мой новый спутник ни с того ни с сего произносит.
— Будет обижать, мне скажи? — указывает нам за спину.
Удивлена, по мне явно видно.
— Я видел, ты плакала, когда мы подходили, — поясняет.
— Это он мне кальян запретил покурить, вместе с вашими гостями. Я расстроилась. Никогда кальян не разрешает, — сетую жалобно.
Мужчина вновь смеется.
— До чего хороша, — обернувшись, говорит это Косте. После снова возвращается ко мне, — С ними, — указывает в сторону зоны отдыха, — Я б и сам не стал курить, — говорит пренебрежительно. Интересно зачем звать в гости неприятных тебе людей. Хотя что я, понятно и так, — Но тебе, моя милая, ничего курить не советую, — касается меня невзначай, — Не стоит портить генофонд такой прекрасный. Типичная русская красота нынче редкость, надо беречь. Я б и сам приударил, но пару десятков годков лишних скопилось. И всё таки за тобой присмотрю, если этот так и не решится, придумаю что с тобой делать, — мне очень хотелось бы сказать, что слышу юмор в его словах, интонации, но его там нет. Напрягает.
— Виктор Анатольевич, при всем уважении, Алёна моя, таковой и останется, — Костя произносит с нажимом.
К моему облегчению дальше разговор идет не обо мне. Через несколько минут вовсе заканчивается. Мужчины с миром уходят.
— Не знаю как ты, но я хочу вернуться в отведенную нам комнату. Надо в душ. И волосы перебрать, — очень устала.
— Да куда я без тебя, теперь только вместе. Поищу на тебе паучков, — впервые улыбается мне так искренне, с теплотой.
Я немножко оттаиваю при виде его легкой улыбки, которая ему очень идет.
Глава 22
Вот уж не знаю, кто бы в моем окружении мог со мной сравниться по уровню везения. В то время как все собравшиеся веселятся на вечеринке, под пение приглашенных звезд эстрады я лежу в отведенной нам с Костей спальне и готовлюсь отойти в мир иной.
А всё почему? Потому что меня укусила сколопендра. Очень важно помнить, что одно маленькое, гаденькое существо может испортить «отдых» сразу нескольким людям. Я лежу в постели дух испускаю, а Костя поехал докупить лекарства.
Я, реально оценивая свои возможности, всегда вожу с собой антигистаминные, но тут, судя по моим ощущениям и внешнему виду, нужны препараты сильнее.
В какой — то момент свет перед глазами меркнет.
— Да ну нафиг, — из меня вырывается протяжный стон. Закрываю глаза, как ненужный орган.
К высокой температуре, слабости, ознобу и отеку добавляется еще и кратковременная потеря зрения. Это я надеюсь, что кратковременная. Хочется кричать и плакать, но я не могу. Вообще ничего не могу.
Страх. Другие эмоции через него попросту не пробиваются. Я цепенею, зная какой итог может ждать аллергиков после укуса. Я знаю, я вскрывала.
В моей картинке мира самое страшное, это не смерть. Полная парализация, хуже я себе представить не могу. А варианты я знаю разные. Твой мозг активен, ты всё чувствуешь, а сделать ничего не можешь. Остается только осознавать, что ты обуза для окружающих, для родных. Осознаешь и страдаешь. Сейчас состояние схожее. Мне жизненно важно чтоб меня пожалели, я к папе хочу. Если он скажет, что всё будет хорошо — я поверю. Себе не очень.
Чувствую прикосновение к своей голове. Галлюцинации по заявкам? По ощущениям кто — то гладит мою голову. По хорошему мне бы напрячься, но я расслабляюсь и лежу неподвижно, в голове приятная пустота.
Спустя какое — то время музыка становится громче, я слышу женский визг. Окна в комнате закрыты, зачем так орать?
— Никакого сострадания, — бормочу себе под нос. Я — то уверена, что одна в комнате нахожусь, звука открывающейся двери и шагов я не слышала.
«Могла и оглохнуть» — проносится мысль, и я ничтожно жалобно хлюпаю носом.
Ругаю себя, и всё равно жалею. Всё детство я слышала, что сестренку надо жалеть, мне ведь в отличие от неё повезло, физически заметных отклонений я не имею. Мама большую часть времени с сестрой проводила, если бы не папа, росла бы я как сорняк в заброшенном поле. Мои проблемы мало маму заботили, жалеть меня причин она не видела. Папе в принципе не самый чувствительный человек, да и не рискнула бы я ему сетовать. Сейчас же, под воздействием яда, жалость к себе прорвалась наружу. Сколиоз сестры был успешно прооперирован, к нашему совершеннолетию следов почти не осталось, зато её ненависть ко мне никуда не делась. И как итог, неполноценная осталась только я, у неё и ребенок, и муж имеются. Если я помру от укуса ползающей твари, в доме хрен пойми какого авторитета, и по совместительству наркоторговца, это будет легендарным концом. Сейчас папа стесняется моей специализации, а потом ещё и причину смерти будет скрывать. Теперь из меня вылетает смешок. «Нууу припадочная» — сетует мой внутренний голос.
— Такая девочка хорошенькая, — слышу приглушенный голос хозяина дома, и машинально открываю глаза. Темнота менее темной не становится, — Отдыхай, я зашел тебя проведать. Костя сказал, что ты отказалась ехать к врачу. Может вызвать тебе? У меня есть хороший, — добавляет, немного подумав, — Не по этой части, но всё же.
Отрицательно качаю головой.
Хочется подтянуться на кровати, но у меня самым натуральным образом нет на это сил.
— Ты плакала. Так сильно больно? — спрашивает участливо, в голосе слышится теплота.
Не скажу же я незнакомому человеку, что попросту жалею себя. Минутка самоуничижения. Приходится на ощупь приподнять простынь, ногой я двигать не могу, слишком болезненно, но этого достаточно. Мужчина звучно, со всей искренностью, матерится.
— Сейчас позову парней. Тут в клинику нужно, — произносит сердито, и под нос себе добавляет про безалаберность молодежи.
Кладу руку на его, которую чувствую рядом со своим боком.
— Никуда я не поеду. Это пройдет, — говорю негромко, хочется верить, что убедительно.
— Ты понимаешь, как это может быть серьезно? — назидательно произносит.
Я та, кто точно знает. Но медики часто халатно к своему здоровью относятся, а мне — то и вовсе свыше послано. Судебник в морге, это круче сапожника без сапог.
— Понимаю, я уже выпила лекарство. Но я не ожидала тут такой встречи приятной, поэтому Косте и пришлось поехать.
— Я могу тебе чем — то помочь?
— Разгоните этих ржущих женщин из под окон, они меня бесят, — грусть, тоска и зависть меня одолевают. Лучше бы оглохла, и не слышала, что там завывает исполнитель, который мне в принципе нравится.
Виктор Анатольевич смеется. По характерным звукам становится понятно, что он печатает в телефоне. Буквально минут через пять звук стихает. Вот так вот просто? Можно было просить что угодно?
— Вы джин или добрый фей?
— Точно не добрый, — слышу его глухой смешок, — Но тебе могу предоставить вторую попытку, и даже третью, как никак в моем доме с тобой такое произошло. Очень, конечно, занятно. Только у вас, но парни всё проверят.
— Да мне ничего не нужно вроде. Разве что… Можете темноту с глаз убрать? Была бы признательна.
— Занятный ты экземпляр. Даже жалко отпускать. Большинство из тех, кто тебя сейчас раздражал, такой бы список выкатили, и ещё бы добавили. Совершенно ничего не хочется?
