оглядываю помещение, куда попала и медленно выхожу. Уже более уверенно открываю вторую дверь… Чтобы попасть в спальню. И вот в ней, судя по всему, Илья и есть. Я обнаруживаю его за самым непривычным, каким только могла представить для него, занятием — он спит.
Озадаченно сдвигаю брови. Созвать тусовку к себе в дом, чтобы они громыхали и музыкой, и разного рода весельем, а затем подняться спать? Да ещё в день рождения друга?..
Всё это настолько не поддаётся моему пониманию, что я как-то машинально захожу вглубь комнаты, к кровати подхожу, даже вперёд подаюсь и заглядываю, чтобы убедиться, что Илья и вправду спит. На этот раз мне проще смотреть — хоть и свет в комнате тоже выключен, но рядом напольная лампа, которая включена. И телефон, лежащий рядом с заснувшим, тоже включен — видимо, привычка ковыряться в нём перед сном сказалась. Илья вырубился, не успев выключить лампу и телефон.
Замечаю начатую бутылку чего-то возле кровати, хмурюсь. Очень всё это странно — значит, друг моего брата на дне рождении последнего предпочёл пить в одиночестве наверху, залипая в телефон?..
Но всё-таки больше меня волнует другая мысль. Стоит признаться в этом себе… В двадцать первом веке о человеке можно узнать едва ли не всё, поковырявшись немного в его гаджете. А у Ильи вот телефон включен, даже пароля знать не надо.
Взять, выскочить из комнаты, быстро пролистать…
Кривлюсь от собственных мыслей. Вот совсем не мой стиль — в чужом личном ковыряться. От одного только желания такого стыдно становится. Но всё равно не ухожу… Некоторое время зависаю, глядя на телефон, который лежит чуть ли не возле подушки Ильи.
Неуверенно тянусь к нему, но тут же возвращаю руку назад. Странное оцепенение, дурацкое. Пора бы решить что-то уже наконец, пока моё присутствие не уловили даже через сон. Ещё вопрос, насколько чутко Илья спит.
Ладно, уважительные причины у меня есть. Я просто хочу знать, не опасен ли этот человек для меня и брата. Во всё подряд залезать не буду, лишь в то, что подозрительным покажется.
Вздыхаю, окончательно решившись… Но ничего не успеваю, потому что в следующую секунду неожиданно оказываюсь на кровати.
Когда и как Илья умудряется, проснувшись, резко схватить меня и подмять под себя, непонятно. Да и важно ли это сейчас, когда я уже лежу в его постели, а полуголый парень нависает надо мной. Его одеяло слегка сползает, красноречиво выдавая, что как минимум сверху он обнажён. Впрочем, об остальном я не решаюсь даже думать. Вот это влипла! И вряд ли нас вообще кто-то услышит. Не факт, что и хватятся даже, насколько я помню, Антон уже в ударе. А если и заметит моё отсутствие, то достаточно ли быстро, чтобы успеть…
Успеть что именно, я не знаю, но от волнения едва дышу. Уж в таких ситуациях никогда не была, а тут ещё Илья, человек, от которого вообще не представляю, чего ждать.
А он ещё и медлит будто издевательски. Не говорит ничего, лишь нависает сверху, почти соприкасаясь со мной, и смотрит так пристально, что мурашки по телу гоняют.
— А говорила, между нами ничего не может быть, — неожиданно поддразнивает Илья.
Я лишь сильнее вжимаюсь в кровать, боясь даже пошевелиться. Его голос звучит иначе, чем обычно. В нём какие-то проникновенные, волнующие нотки. И хрипловатые ото сна, от чего каждое слово только более выразительным кажется. А смотрит Илья таким чувственным взглядом, что моё дыхание сбивается.
Подсознание предательски напоминает, что он имеет право так себя вести. Я и вправду поступаю с ним противоречиво. Посылаю на словах, но сама целую, а потом танцую, думая о нём и, видимо, слишком очевидно, раз заметил… А теперь вот в спальню к нему захожу. Ещё и не просто захожу, а стою, пялюсь на него как маньячка. И пусть не на него, а на телефон, который хотела взять, но об этом уж тем более упоминать не стоит. Это картину не только не сгладит, а усугубит.
— Я понимаю, что веду себя глупо, — наконец решаюсь выразить это вслух. — Но всё это правда ряд дурацких обстоятельств. Я имею в виду… — слегка запинаюсь под горящим взглядом Ильи, но всё-таки заставляю себя продолжить: — Имею в виду и поцелуй, и танец, и мой визит… сюда…
И почему я не решаюсь сказать слово «спальня»?
Хотя не думаю, что меня сейчас вообще слышат. Вот вроде бы, Илья и смотрит внимательно, и говорить мне позволяет, но на его губах застывает такая загадочная улыбка, что мои слова явно ничего не меняют, в никуда уходят.
— Слишком много оправданий, — в подтверждение этой мысли, говорит он и пробегает взглядом по моему лицу. — Слишком много мыслей…
Его голос непривычно чувственный и хрипловатый. Взгляд горящий. И всё это, вместе с его странным ответом, заставляет моё сердце колотиться ещё быстрее.
Нужные слова у меня даже в голове не формулируются, не то что на языке. Да и что мне сказать? Я вот вообще не уверена, что правильно поняла, о чём Илья. Да и не до способностей мышления мне сейчас, когда его лицо неумолимо приближается к моему…
Мне бы высвободиться из-под Ильи и убежать отсюда, но оцепенение никак не отпускает. И шевелиться не смею, и дышу осторожно.
— Давай я облегчу твои муки, — неожиданно слышу вкрадчиво насмешливое предложение. А потом чувствую, как губы Ильи касаются моих. Осторожно, будто мы просто стоим друг напротив друга и это едва ли не первое взаимное соприкосновение. Моё лицо наливается кровью, а сердце бьётся так часто, что не различить теперь удары. Я перестаю соображать, что происходит. Все мысли где-то далеко отсюда... — И скажу, что знаю, зачем ты здесь, — словно сквозь туман доносится до меня уверенное дерзкое утверждение.
Не знаю, что именно возвращает мне способность соображать — это наглое заявление, которое как ушат холодной воды мне на голову, или то, что наши губы разъединяются почти так же мимолётно, как соединились. Да неважно это. И даже наплевать, что этот странный невесомый и нежный поцелуй всё же состоялся — гораздо важнее дать понять этому самодовольному типу, чтобы остыл. А то возомнил себе явно.
— Я здесь не за этим! — выпаливаю.
И собственный выпад придаёт уверенности для резких действий — отталкиваю его, касаясь ладошками обнажённой торса. Ощущаю, какая у Ильи горячая кожа, на мгновение замираю от этого, но
