И хотя это было предсказуемо, Злате до последнего не хотелось в это верить. Почему-то она думала, что её суицид, страх потери хоть что-то между ними изменит, но, увы, ничего и не думало меняться. Всё оставалось по-прежнему на своих местах: она — ненужная дочь и пора с этим смириться.
— Привет, — неуверенно начала Злата, когда находиться в молчании, стало уже практически невозможно. Тишина давила на мозги хуже звука работающего перфоратора. — Давно приехали?
— Как только домработница позвонила, так и приехали, — холодно отозвалась мать. — Как самочувствие?
Прозвучало как дежурный вопрос. Как будто справка о погоде.
— Я в порядке, — также безразлично заметила Злата, по-детски притянув колени к груди. Ей хотелось спрятаться домике, но его не было и приходилось снова мёрзнуть в холоде.
— Врач сказал, что ты едва не умерла, — голос отца разрезал молчание настолько неожиданно, что Злата от испуга невольно подскочила на месте. Отец, в принципе, редко с ней разговаривал, и обычно его слова не приносили ничего хорошего. — Знаешь, у нас с мамой один вопрос: зачем? Чего тебе не хватает?
После повисшей паузы и напряжённой переглядки взглядами, Злата всё-таки решила ответить, хотя собственный язык слушался совсем плохо. На секунду, только на одну секунду ей вдруг подумалось, что они могут понять, почувствовать, если она объяснит, поделиться…
— Мне было плохо и страшно, я была совсем одна, — тихо призналась Злата, собираясь с силами и выбирая нейтральную формулировку. Сказать — вы довели меня до этого — она как любящая дочь просто бы не смогла. — И я… больше не могла с этим справляться. Повсюду были те фотографии, и я чувствовала себя…
— Не смей даже говорить про фотографии! — Даже не пытаясь дослушать сбивчивую речь дочери, грубо отрезал отец. Его взгляд был гневным настолько, что, казалось, ещё слово, и он убьёт её прямо здесь. Злата поняла, что только что сказала о святом. О том, о чём нельзя было говорить. Никогда. А главное не ей. Тон мужчина обдавал её холодом хуже ушата ледяной воды. — Твоя сестра бы никогда так не поступила. Она в отличии от тебя за жизнь боролась, верила до последнего, а ты… ничтожество. Злата никогда бы так не поступила, так могла поступить только такая, как ты: бесполезная эгоистка!
— Я знаю, что…
— Нет, ты прекрасно знаешь, что мы не можем сидеть с тобой круглые сутки, — голос матери тут же вклинился в разговор. Он был таким ровным, примерно таким же, каким она любила разговаривать с прислугой. В палате, кажется, скопилось слишком много холода. — Или ты думаешь, что деньги растут на деревьях, как и твои гаджеты и прочее?
Слова били больно, впрочем, на это и был весь расчёт.
Хотя ничего из озвученного никогда по-настоящему Злате было ненужно.
Они это знали, и она это знала.
— Одиночество? Слово-то какое нашла, монстров из нас сделала: заперли дочь в башне — сволочи. А что же ты про состояние своего здоровья забыла. Вылетело из головы, что, если тебе станет плохо в стенах университета, тебя просто не успеют спасти, — продолжила давить мать, привычно искажая и подтасовывая факты. От очередной лживой мантры Злату начинало воротить как от тухлого пирожка. — Извини, мы не хотим потерять дочь, особенно после того, что пережили, а ты эгоистично проезжаешься по мне с отцом. В то время как твоя сестра бы в лепёшку расшиблась, чтобы нас не бросать, а ты… просто…
— Вы же знаете, что всё это неправда. Вы же знаете, что я не виновата и ничего не могла сделать, — беспомощно прошептала Злата, чувствуя, как глаза наливаются слезами. Она хотела закрыть уши руками и исчезнуть из этого мира. Было больно. Настолько, что не хотелось дышать, а их слова снова били в одну точку. Прицельно и на поражение. — Уйдите, пожалуйста… Уходите…
Но родители уходить не собирались и продолжали добивать её взглядом, в котором, как никогда чётко, читалось утверждение того, что она — ничтожество. Они продолжали стоять так десять минут, а потом ушли. И после их ухода Злате от боли и отчаяния снова захотелось вскрыть себе вены.
***
После визита родителей Злате не хотелось никого видеть. Эта встреча, кажется, отняла у неё последние силы. Усталость, стресс, разочарование снова навалились на девушку с новой силой.
Жалко, что она никак не избавится от синдрома обманутых ожиданий. Действительно, чего Злата ждала? Того, что мама бросится к ней, обнимет, извинится и поймёт, что была не права? Бред же…
Но надежда где-то в глубине души всё равно оставалась.
Теперь не было уже и её. Чувство собственной ненужности раздирало изнутри, а на глаза наворачивались слёзы. Было пусто, плохо и не хотелось совсем ничего.
— Всё в порядке? — знакомый голос, разрезавший тишину последних нескольких часов, прозвучал как-то непривычно и совсем инородно.
Девушка не обернулась, просто посильнее натянула на себя одеяло, отчаянно сжав пальцами его край. Она почему-то думала, что незваный гость уйдёт, однако вместо это раздались тяжёлые шаги и скрипнул отодвинутый стул.
— Настолько плохо? — логичный вопрос, ответом на который служит тяжёлый выдох. — Впрочем, и так вижу. Ладно, чувствуешь себя как? Ничего не болит?
— Нормально, — отозвалась Злата, прикрывая глаза. — А ты почему здесь? У тебя же работа: пациентки, обходы, старушки.
Павел Аркадьевич усмехнулся. Привычная ирония, хоть и прикрытая безграничной усталостью и печалью, всё же радовала.
— Да вот пришёл домогаться одну пациентку, а то её родители так об этом просили, что я просто не мог им отказать, — Павел Аркадьевич язвительно улыбнулся и откинулся на спинку стула. Мысль поддразнить её всегда приходила мгновенно, прямо как к какому-то сопливому мальчишке-школьнику. — Но она, видимо, не в настроении, так что пойду попристаю к блондинке с большой грудью из третьей палаты. Её как раз недавно привезли…
Сначала послышалось небольшое шебуршание, а потом пациентка с нахмуренными бровками, наконец-то, повернулась к нему лицом. Такая шутливо-недовольная, что врач не сдержал очередной широкой улыбки. Как подросток, честное слово.
— К какой ещё блондинке ты собрался? — недовольно фыркнула Злата, стараясь выдержать суровый тон и серьёзную мину. Получалось плохо, потому что в глазах уже танцевали бесенята. — Резко полюбил пышные формы?
— Моя любовь к ним и не пропадала, — отмахнулся мужчина, прищурив глаза и оглядывая пациентку. — Как говорят, женщина должна вызывать желание её съесть, а не накормить. Кушать, кстати, хочешь?
Павел Аркадьевич слегка поиграл бровями, выделив интонацией последний вопрос, а Злата вдруг не выдержала и задорно рассмеялась, уткнувшись лицом в подушку. Несмотря на горечь сегодняшнего дня, ей вдруг стало так неожиданно легко, что стало даже страшно.
— Хочу, — просмеявшись ответила Злата и посмотрела на него каким-то таким ласковым взглядом, что в сердце мужчины что-то внезапно закололо. — Еду не хочу, а тебя хочу.
Мужчина усмехнулся, а потом вдруг протянул ей руку, в которую она вложила свою. Он ничего не спрашивал, но она и без этого всё понимала.
— Даже порез вен не помог, — заметила она, сжав его руку сильнее. — Ничего не изменилось. Чувствую себя мусором, дурой и вообще… не хочу сейчас об этом.
— А надо, — въедливо произнёс мужчина, игнорируя недовольное хмыканье. — Злат, тебе нужно поговорить с психологом. Знаю, что тебе захочется сейчас мне врезать, но тебе, действительно, нужно поговорить со специалистом.
— Считаешь меня больной? — Злата опустила подбородок и внутренне сжалась. Девушка как-то сразу некстати вспомнила, что неудавшихся самоубийц обязательно ставят на учёт в психушку. Тело сковало холодом, как и мысли. Но мужской палец, поглаживающий ладошку, незаметно придал сил.
— Считал бы больной, позвал к психиатру. А я говорю про психолога, — жёстко отсёк мужчина, не позволяя женской фантазии свернуть куда-то не туда. — Без него ты с такими родителями сойдёшь с ума, даже мне после них понадобиться мозгоправ. Они всегда такие въедливые?
