— Вот сейчас он ее точно уронит! — радостно прокомментировала Артемова. — От ужаса. Представляю, как навешает она ему дома!
— Да-да, конечно… — «не в тему» отозвалась я. Меня волновало совсем другое. И это другое никак не согласовывалось с тем, что было написано в программке. Это другое вообще не согласовывалось ни с чем. Можно, конечно, было спросить у поразительно осведомленной во всех вопросах Артемовой, но уж очень не хотелось.
В антракте мы спустились вниз: я — чтобы зайти к тете Наде из костюмерного цеха, а Вероника — просто так, в качестве хвоста. Народ, не успевший вовремя в буфет и напуганный видом очереди, праздно слонялся по фойе. В воздухе стоял запах разномастных женских духов и театральной пыли.
— А мальчик-то твой уехал, — как бы между прочим произнесла Артемова, разглядывая облупившийся бесцветный лак на ногтях. — Все-таки сманил его в последний момент Рыбаков. Видела, сегодня вместо него Вихрев танцует?.. Точно тебе говорю — уехал! Подписал контракт и…
Что произошло после того, как был подписан контракт, я уже не слышала. Да и что могло произойти после этого? Что теперь имело смысл? Он был далеко не мальчик. В марте ему исполнилось тридцать пять лет. И он уехал…
«Он уехал…» было последним, о чем я успела подумать, прислонившись спиной к холодной мраморной колонне и медленно сползая на пол…
Часть первая
Экзерсис у палки
Вся эта история началась в один отнюдь не прекрасный осенний день 1994 года. Не прекрасным он был сразу по нескольким причинам. Во-первых, с утра зарядил нудный и холодный дождь, во-вторых, я проспала коллоквиум по основам электротехники, а в-третьих, все джинсы, перемеренные мной за последние полтора часа, оказались катастрофически короткими. Мои бедные, синеющие на октябрьском ветру щиколотки торчали из штанин, как лапки бройлерного цыпленка из целлофанового пакета. Выбираясь из-за очередного прилавка и на ходу поправляя цветастую пелерину своей допотопной бархатной парки, я подумала о том, что в приметы надо верить. Не зря, ох, не зря зловредная черная Муська сегодня с утра выскочила из-под кровати под ноги именно мне!
— Девушка, а может быть, черненькие примерите? — В голосе толстой, кутающейся в шаль тетки слышалась неистребимая надежда. — Я своей дочери эту модельку взяла, так знаете, все соседи в восторге!
Меня как-то не особенно волновало мнение соседей продавщицы, как, впрочем, и мнение ее дочери. Тем более что Лариска Никитина, бросив пытливый взгляд на черные джинсы, состроила брезгливую физиономию и едва заметно помотала головой.
— Правильно сделала, что не стала брать! — сказала Лариска, когда я наконец оказалась рядом с ней в людском потоке, медленно текущем вдоль барахольных рядов. — Там швы такие, будто их пьяный ежик строчил! Чьи они, кстати?
— Говорит, канадские…
— Ага, канадские! Маде ин соседний подвал. Вот ведь что за люди эти «барахольщики»! Всякое дерьмо норовят всучить. Нет, я, конечно, понимаю: им тоже жить надо… Кстати, я тебе не рассказывала прикол, как мы вчера с Шаховой по рынку шарились?
Я еще не успела ничего ответить, а Лариска уже начала вдохновенно вещать:
— Короче, лазаем мы по барахолке. Уже вечер, народ потихоньку сворачиваться начинает. Я себе две пары колготок и лифчик купила, а Шахова все никак не может решить, какую ей хочется блузку. А она пошла в этой своей ветровке, которая «голубой вагон». Так вот, — Лариска хитро прищурила глаза в предвкушении кульминационного момента истории. — На улице уже, конечно, темнеет, но цвета еще различить можно. Идем это мы, значит, мимо столика со всякими там женскими трусами. И вдруг продавщица из-за этого столика выскакивает чуть ли не нам наперерез! То ли она за день ничего не продала, то ли еще что… Подлетает она к Шаховой и начинает тараторить: дескать, девушка, именно для вас у меня есть уникальная модель! Выуживает из кипы голубые трусы и давай ими размахивать прямо у Ирки перед носом. «Смотрите, говорит, девушка! Прямо к вашей курточке!»
Никитина торжественно замолчала, ожидая реакции. Я зябко повела замерзшими плечами. Небо стремительно темнело, окончательно затягиваясь тяжелыми серыми тучами. Впереди закручивались спиралью бесконечные барахольные ряды. Теоретически мне было ясно, что история смешная, но смеяться почему-то не хотелось.
— Смешно, — наконец вымолвила я, чтобы не обидеть Лариску. — Одно непонятно: чего тебя сегодня со мной понесло, если ты вчера уже была здесь?
— А это я подлизываюсь! — сообщила она радостно и без тени смущения в голосе.
— Ну и чего тебе от меня надо?
— Чтобы ты со мной завтра в театр сходила.
— Надо же! — Я попыталась усмехнуться тонко и саркастически. — Почему-то перед «Лебединым озером» такого страстного желания у тебя не возникало.
История с «Лебединым» была почти недельной давности. И, честно говоря, я уже перестала обижаться. Как раз открывался сезон в Оперном театре. Мы с Никитиной собирались сходить на ближайший спектакль. К стыду моему, это должен был быть первый балет, который я увидела «живьем». Я тщательно готовилась. Чуть ли не за неделю отутюжила длинную черную юбку с широким накладным поясом, вычистила лаковые лодочки на шпильках. И вдруг узнала о потрясающем вероломстве. Лариска дала согласие Коле Мокроусову посетить «Лебединое» вместе с ним. Я, естественно, в этой компании была третьей лишней. И ладно бы еще Никитина предпочла мне «героя своих грез» Сашеньку Ледовского! Но Мокроусов!.. Она ведь никогда ничего к нему не питала и за глаза называла исключительно гигантской каракатицей.
Оправдания мне были не нужны. Но Лариска все-таки решила объясниться. Все ее мотивы, оказывается, сводились к одному: «Пусть Ледовской знает, что в меня тоже можно влюбиться!» Правда, желаемый эффект не был достигнут. Сашенька так и не узнал о ее измене, несмотря на то, что Никитина под руку с «гигантской каракатицей» с полчаса старательно прогуливалась под окнами его комнаты на третьем этаже…
Теперь она стояла передо мной и заискивающе смотрела в глаза. Никитину я уже простила, да и в театр очень хотелось. Но тем не менее я выдержала секундную паузу и только потом скучным голосом произнесла:
— Н-ну, не знаю, как насчет завтра…
К моему удивлению, Лариска даже не дослушала.
— Завтра, только завтра, Настенька, миленькая! — Она приподняла брови домиком и молитвенно сложила ручки перед грудью. — Завтра «Юнона» и «Авось», и я абсолютно точно узнала, что будет танцевать один классный мальчик. Я на него еще в «Лебедином озере» внимание обратила…
