Ночь обретения брюк выдалась на редкость душной.
В том году весна в Нью-Йорке походила на лето, а лето — на пекло: в августе температура каждый день поднималась выше ста градусов[4]; казалось, что огромный фен для волос был постоянно направлен вам в лицо. До дома Джека я добралась, едва не усохнув. Джереми впустил меня в квартиру, не преминув похвалить мою прелестную блузку.
— Привет, Джереми, — сказала я. — Спасибо.
Он заметил, что волосы у меня выглядят отлично, и осведомился, не подрезала ли я концы.
— Нет, не подрезала, — отозвалась я. — Слушай, я за брюками. Кстати, сегодня у меня свободный вечер, — говорила я на ходу, направляясь в спальню Джека, где мне был милостиво выделен средний ящик комода. — Хочешь, сходим поужинать?
Черным брюкам полагалось лежать в ящике комода вместе с серыми штанами «Гэп», в которых я расхаживала по дому, и моей любимой футболкой с длинными рукавами. Кто-то подарил ее Джеку, но футболка оказалась мала, и он отдал ее мне.
Как ни странно, брюк в ящике не было, ни черных, ни домашних. Любимой футболки тоже.
Куда Джек их переложил? В верхний ящик? Нет, там носки и личные вещи. Однажды, не в силах справиться с любопытством, я сунула туда нос и наткнулась на фотографии прежней подружки Джека. Вид ее огромных грудей настолько меня потряс, что я зачем-то созналась Джеку в проступке.
Может, брюки в нижнем ящике? Нет, там старые рубашки. Я оглядела комнату. Кровать разобрана. Не застелить ли ее для любимого? Но ведь я застилала кровать в пятницу перед уходом…
Я посмотрела на ночной столик, где стояла одна из самых удачных наших фотографий, сделанная через месяц после знакомства, в воскресенье на пляже. На снимке мы оба загорелые, улыбающиеся, похожие, как близнецы, — одинаковые светло-каштановые волосы, светло-карие глаза и загар практически одного тона. Первое лето нашего романа. Мне всегда казалось, это воспоминание поможет нам пережить самую лютую стужу, растопит любой лед…
Фотографии не было.
Возвращаясь в гостиную, я еле сдерживала дрожь. Джереми предложил мне пива. Напомнив себе, что всему на свете есть логическое объяснение, я окинула взглядом гостиную, задержав его на фотографиях на каминной полке. Может, Джек перенес снимок сюда? Но там не оказалось ни единой моей фотографии. Куда, черт побери, исчезла проклятая карточка?
Предметы в комнате утратили четкость и начали расплываться. Как сквозь вату, до меня донесся вопрос Джереми, интересовавшегося, нашла ли я брюки.
— Нет, не нашла, в спальне полный бардак.
— Понятия не имею, что Джей-Ди там вытворял, — сообщил Джереми, внимательно изучая бутылку и не глядя на меня.
Что?! Почему он это сказал? Перед глазами поплыли пятна, и тут я увидела маргаритки. Рядом со снимками в рамках, где не было моих фотографий, красовалась ваза с большим букетом. Неужели это Джереми купил Джеку маргаритки? Или мужчины сами покупают себе цветы, когда им взгрустнется?
— Джереми, ты принес маргаритки, чтобы украсить дом? — спросила я каким-то чужим голосом.
— Нет, я букет не покупал.
Джереми перевел взгляд с бутылки на вазу, по-прежнему избегая смотреть на меня. Слова словно повисли в сгустившейся атмосфере. Комната передо мной закружилась. Я смотрела на маргаритки. Каждый цветок казался глупой девицей, не догадывавшейся, с кем она, оказывается, встречалась целых два года. Значит, «я букет не покупал»…
Этого просто не могло быть.
Я ждала Джека всю жизнь. Он умел меня рассмешить, сделал счастливой, убаюкал ощущением надежности. Джек позволил мне чувствовать себя любимой. Он знал обо мне все, был моим лучшим другом. Да, мы расставались на четыре месяца — Джеку требовалось разобраться в себе и своих чувствах, но он же разобрался и понял: ему нужна я! Он собирался на мне жениться! Мы строили планы! Клянусь, однажды, проходя мимо церкви на Двадцатой улице, мы говорили о свадьбе! Я представляла, как на вопрос «Кто вы?» стану отвечать: «Я — миссис Джейн Дэвис, прежде работала в артгалерее Дика Риза, теперь сижу дома, воспитываю малышей — Блэка и Линн. Я прекрасная мать и счастливейшая из жен, детки — настоящие кареглазые ангелочки. Они обожают наш «вольво» и даже не жалуются на долгие воскресные поездки в Коннектикут».
Рядом с цветами зла на каминной полке лежала маленькая белая карточка.
Я мечтала, чтобы Джереми что-нибудь сделал, например, сказал, что он пошутил, — да, он бегал в винный погребок на углу и по дороге купил пучок маргариток. Пожалуйста, Джереми, ну что тебе стоит это сказать? Я поверю, проглочу любую выдумку, кроме версии, что Джек приводил сюда другую девицу и цветы предназначались ей. А если карточка адресована мне? Вдруг на ней подтверждение заказа билетов по Интернету и мы летим в Сан-Франциско в романтическое путешествие? Или берем напрокат кабриолет и едем в Напу наслаждаться вином в «Оберж дю солей»? Может, Джек наконец надумал сделать мне предложение? Я взяла карточку с каминной полки. Подумаешь, не нашла свою фотографию и потеряла штаны! Но Джек вел себя перед расставанием как последний засранец… На карточке значилось:
Спасибо за чизбургеры и прекрасное второе свидание.
Дейзи Кроуи (с «и» на конце)[5].
Никогда больше не смогу спокойно смотреть на маргаритки. Всю оставшуюся жизнь эти невинные цветы будут напоминать мне, как все, во что я верила, оказалось ложью. Джек был лучшим в мире другом, поддерживал меня, верил в меня, позволил привыкнуть к мысли, что солнце светит только для меня. Обещал заботиться обо мне всегда…
Все оказалось неправдой.
Спасибо за чизбургеры и прекрасное второе свидание.
Дейзи Кроуи (с «и» на конце).
У Джека были балкон и гриль. На второе свидание он пригласил меня домой и соорудил мне чизбургер — я говорила Джеку, что обожаю их. Теперь, глядя на маргаритки, в душе я поклялась стать вегетарианкой. Кстати, почему в записке «чизбургеры» во множественном числе? Она что, съела несколько? Да кто такая эта Дейзи — высокая, длинноногая блондинка, играющая в лакросс, обладающая счастливой способностью трескать все подряд и не набирать ни грамма? И что это за разъяснение насчет «и» на конце? Интимная шутка? Или на карточке, приложенной к доставленному букету, Джек написал «Кроу» — так, как полагается писать название черного, зловещего символа смерти?
На кофейном столике лежала пачка сигарет. Я взяла одну — теперь уже все равно. Я стояла на краю гудящей пропасти, и если сигарета сможет удержать меня от падения, я ее выкурю. Всю пачку выкурю. Не знаю, сколько времени я так простояла, не помню ни слова из того, что говорил Джереми. Вспоминаю лишь, что вторую сигарету прикурила, по-прежнему стоя в гостиной. Наконец я собралась с силами и ушла, отправившись пешком через Центральный парк, хотя уже стемнело.
