— Не думал, Гарик Артурович, что у вас так плохо с дисциплиной. Берете на работу кого попало. С какой помойки вы вообще откопали вашу эту лучшую сотрудницу?
Помойки? Я не ослышалась? Мужик ты либо смертник?
— Некогда мне тут слушать ваши оскорбления, — уперев руки в боки, яростно выпалила я, — Я ничего не брала и не видела, а если вы не верите мне — то запись с камер наблюдений вам в помощь!
И со злостью бросила грязную тряпку, которой старательно вытирала литые диски на напомаженный капот. Еще бы и потерла с наслаждением, слушая, как песок царапает полироль, но, жаль, некогда. Котята ждут.
— Ритка! — в спину мне крикнул Гарик, — Вернись немедленно! Нужно разобраться.
— Вам надо — вы и разбирайтесь. Как разберетесь — сообщите, — буркнула себе под нос и, молниеносно прихватив котят и куртку, пулей вылетела на мороз.
Живу я в двух кварталах от мойки.
Центр города. Тут еще сохранились старые двухэтажные дома послевоенной постройки с покосившимися стенами, прогнившими полами и прорехами на крыше. Когда сильные дожди, соседей-алкашей сверху конкретно заливает. В такие моменты я думаю, что справедливость на свете все же есть, просто стоит к ней как следует присмотреться.
Почему наш дом до сих пор не снесли?
Это вопрос не по адресу. Мы с дедом давно забили жаловаться в администрацию.
Зато губернатор буквально на днях отчитался президенту, что у нас в регионе снесено девяносто процентов ветхого жилья.
Наш дом видимо просто Бермудский треугольник, раз мы до сих пор не попали в эти заветные проценты.
Идти до дома быстрым шагом сравнительно не долго, но все же холодно.
Почти бегом сворачиваю за угол двухэтажки и внутренне напрягаюсь, заметив у подъезда нашу местную гопкомпанию.
— Опа! Ритка! — мгновенно реагирует сосед — высокий тощий парень моего возраста.
В руке у него бутылка дешевого пива и сигарета, а на лавочке стоит ополовиненная бутылка водки.
Странно…Обычно к ночи вся компашка пускает пьяные пузыри по подъезду.
— Здрасте, — буркаю я и, пряча нос поглубже в вязаный шарф, пытаюсь по-быстрому проскочить мимо соседа, но тот перегораживает проход.
— Ты откуда такая красивая? Может, посидишь с нами? Выпьешь?
— Я спешу, Толик, — пытаюсь обойти его, но он снова встает на пути, вызывая у дружков одобрительный гул.
— Нехорошо, Риточка, — ухмыляется этот урод, показывая отвратительные черные зубы, — С соседями дружить надо.
Иногда, глядя на Толика, мне становиться его безумно жаль. Мы же росли вместе. В одном дворе. В прятки играли вон за тем развалившимся забором. Потом в школу вместе ходили…
Когда все исковеркалось, истопталось в этой алкогольной грязи?
— Дай пройти Толик! Я с работы устала! — сурово произнесла я, зная, что он в душе побаивается моего грозного тона.
Но сегодня Толик был с друганами и не мог упасть в их глазах.
— Да ладно тебе, Ритусь, — уже с заметным раздражением настаивает он и хватает меня за рукав куртки, — Пропустим по пятьдесят, и домой пойдешь к старику своему.
— Я сказала — дай пройти, Толик. Что не понятного?
— Не кр-расиво… соседка твоя… нас кидает, Толян, — прогнусавил кто-то сзади, — Надо разъяснить что-почем.
Толику это мысль понравилась, и он на полном серьезе решил сграбастать меня за шкирку.
На заднем фоне противно заржала поддатая девица, и я не выдержала: со всей дури дала тяжелым форменным ботинком этому придурку по коленной чашечке.
Толик взвыл и выпустил меня из захвата, и я помчалась в подъезд, краем уха слыша вдогонку:
— Вот тварь! Бешеная!
Молниеносно сунула ключ в замок добротной железной двери, пара секунд и я дома. Запираю дверь на засов и устало приваливаюсь к ней спиной, выдыхая:
— Де! Я дома!
Дедушка никогда не спит, если я на работе. Сидит у телевизора и бдит.
— Опять эти ироды к тебе цеплялись, — вместо приветствия прокаркал дед, шаркая по коридору тапками.
— Нет, — с трудом выдавливая улыбку, вру я, — Поболтали немного.
Если сказать правду — дед достанет свое охотничье ружье и это может кончиться печально не только для Толика, но и для нас с дедом, потому, как разрешения у моего дедушки на ружье отродясь не было.
Николай Иванович подозрительно смотрит на меня из-под лохматых седых бровей, наверняка догадываясь, что я его обманываю и что бы разрядить обстановку, я достаю из-за пазухи своих найденышей и с улыбкой показываю.
— Глянь, что я у мойки нашла. В коробке выбросили на мороз. Представляешь?
Дед смотрит на меня, потом на котят и с тяжелым вздохом качает головой, совсем не разделяя моей радости.
— И на кой ты их принесла. Все равно помрут.
— Не помрут, — заверила я, быстро избавляясь от верхней одежды, — Пошли молоко греть.
Дед скептически посмотрел на меня, но все же поплелся на кухню ставить кастрюлю с молоком на плиту.
— Сейчас мои маленькие, — ворковала я, проверяя все ли нормально перенесли путешествие у меня за пазухой.
Живые красавчики! Серенькие лишившись моего тепла запищали, а белый задира учуяв новую незнакомую поверхность воинственно зашипел.
— Ух, какие мы грозные, — пожурила я, — Ну, как давай попробуем молочко.
Достала из аптечки пипетку и принялась за кропотливую работу — кормление котят.
Бедняжечки как почуяли молоко так сразу за пипеткой чуть не в драку и без разницы, что молоко коровье магазинное. Жрать-то охота!
Минут через сорок, все испачканные в молоке, но вполне себе довольные жизнью кошаки, свернулись в единый клубок на дне картонной коробки, куда мы с дедом пристроили старую шапку-ушанку, которую только по чистой случайности не догрызла совдеповская моль.
В квартире у нас зимой было довольно прохладно. Батареи старые, сквозь щели в деревянных окнах надувает, хотя мы с дедом их старательно заклеиваем и замазываем.
Поставила коробку ближе к батарее и уселась на табуретку, устало потирая глаза.
Дед хлопочет у плиты с поздним ужином, я грею руки о кружку чая, а за окном валит белый пушистый снег большими ватными хлопьями.
Я на мгновение переношусь на десять лет назад, когда была жива бабушка, и мы так же сидели на этой самой кухне, за этим самым столом. Она варила нехитрый постный суп, а мы с дедом играли в карты. Тогда часто отключали свет, и единственным источником света становилась газовая плита, да пару красных витых свечек. А после, когда старики ложились спать, я часто сидела у окна, все так же наблюдая за тем как падает снег и прислушиваясь к глухому завыванию ветра.
— Рит, тебе картошки пожарить?
— Нет, — растерянно моргаю я, сбрасывая наваждение, — Спать пойду. Устала…
Дед провожает меня встревоженным взглядом.
Я же так и не рассказала ему о том, что произошло на сегодняшней смене. Вполне возможно уже завтра Гарик выгонит меня взашей за дерзость. Это не первый случай, когда богатенькие клиенты обвиняют мойщиков в краже. То они колечко потеряли, то кошелек, то дизайнерскую сумочку. И почти всегда выясняется, что вещи либо валяются в багажнике, либо в бардачке, либо тупо были забыты дома.
Обычно я привыкшая к таким разборкам, но сегодня этот мужик меня реально взбесил. Ненавижу таких самоуверенных людей, которые всех под одну гребенку. Если бедно одета, то воровка и оборванка. Что за дикие стереотипы?!
Привычным движением снимаю покрывало с кровати, и забираюсь под одеяло, первое время дрожа от холода, пока не нагреется постель.
Признаю, задел гад за живое. Я в своем почти маниакальном стремлении вырваться из надвигающейся нищеты, очень остро воспринимаю такое отношение к себе.
Стыдно.
Мне бывает безумно стыдно за то, что мы с дедом живем в такой халупе, за то, что я наскребаю последнее, чтобы оплатить учебу, за заштопанные носки и даже за соседей-алкоголиков.
Лежу, уткнувшись носом в одеяло, и продолжаю смотреть на снег…
Скоро Новый год.
Время чудес.
Разучилась ли я в них верить, когда детские мечты стали разбиваться о жестокую реальность?
