губам. — Твое здоровье.
Особенность дорогого шампанского в том, что оно пьется быстро. Я едва замечаю, как Фенн на секунду передает пустую бутылку. Наши родители продолжают тереться друг о друга в замедленной съемке под саундтрек из ретро. Тем временем DJ-садист сидит в своем телефоне и проверяет Twitter, не обращая внимания на нашу боль.
— Это странно, да? — Фенн сейчас занят созданием деформированного оригами из вышитой тканевой салфетки. — Я имею в виду, если бы они оба умерли прямо сейчас. Допустим, люстра милосердно падает им на головы, пока мы тут сидим. И осколок стекла, пролетев через всю комнату, перерезает мне аорту, и я почти истекаю кровью, прежде чем впасть в кому — по закону ты должен будешь решить, когда меня отключат от сети.
— О чем ты, блядь, говоришь?
Парень потягивает шампанское и думает, что он Ницше.
— Я говорю, что это большая ответственность. Быть семьей. Что мы вообще знаем друг о друге? — Он делает паузу, разглядывая мое лицо так долго, что мне становится не по себе и я отстраняюсь. Пьяные известны своими внезапными вспышками гнева. — Я уже забыл, как тебя зовут, — говорит он к своему собственному изумлению. — Черт, я действительно забыл егою
Я не могу удержаться от ухмылки. — ЭрДжей, — говорю я, как разкогда очередной медленный джем заполняет бальный зал. Христос. Хватит. Я хочу убить этого DJ. Он, наверное, делает это специально.
— Это сокращение от чего-то? — спрашивает Фенн.
— Как будто мои родители только что выбрали свои любимые буквы алфавита, пока доктор подвешивал меня за ногу вверх ногами?
— Правда?
— Нет. Это сокращение от Ремингтон Джон. — Я достаю телефон, слегка прикрывая экран, когда нахожу MacBook в сети Wi-Fi. Назовите это догадкой, но я предполагаю, что машина под ником «Grandmaster Gash» принадлежит инструменту в наушниках, который управляет музыкой.
— Ремингтон Джон? — Фенн громко фыркает. — Как синие воротнички, — замечает он, и на поверхность вырывается подтекст богатого мальчишки.
Отвлекаясь, я открываю Spotify на заднем плане и пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили. — Мой отец увлекался Дэвидом Кэррадайном в 80-х. Я не знаю. Что, черт возьми, за музыкальное название такое Феннелли?
Он невозмутимо пожимает плечами. — Мой отец, наверное, сказал бы, что это старая фамилия. Но я уверен, что моя мама взяла его из бэйби-блога.
В середине особенно мучительного исполнения песни Криса Айзека «Wicked Game» в аудиосистеме внезапно раздается вопль Weird Al.
Диджей сбрасывает наушники и чуть не падает на свой табурет, пытаясь понять, почему он не может получить контроль над воспроизведением.
— Что, черт возьми, только что произошло? — Фенн смотрит на меня, потом на мой телефон. — Это ты сделал?
Я закатываю глаза. — Я бы хотел. Я просто проверяю сообщения здесь.
Я разрываю соединение Wi-Fi и убираю телефон в карман, позволяя DJ вернуть контроль, пока мама и Дэвид неторопливо подходят. Потные, улыбающиеся и не раскаивающиеся в своих действиях.
— Время разрезать торт, тебе не кажется? — Улыбка мамы искренняя и радостная, что пробивает брешь в моем горьком цинизме по поводу этого спонтанного переворота в наших жизнях. Затем она замечает две пустые бутылки шампанского и поднимает на меня бровь.
Я пожимаю плечами. Извини, но мне плевать. В смысле, черт, они должны были раздавать викодин в качестве подарков. Одна только эта рутина на танцполе была похожа на пытку КГБ водяной доской.
— Ты была права. — Дэвид, новая чековая книжка моей матери с полностью оформленная, принимает скотч со льдом, вложенный в его руку послушным официантом. Он делает быстрый глоток. — Нам надо было заказать группу.
— Еще не поздно забросить этот праздник на сиденье самолета и отправиться в Вегас, — говорит Фенн с насмешливой ноткой в голосе.
От меня не ускользнуло, что он сказал «самолет». Не «самолет», как в любом старом самолете. Но именно самолет, подразумевая, что у епископов есть собственный частный самолет. Твою мать. Что это за мир и как я здесь оказался?
Когда Фенн поднимает свою пустую бутылку, чтобы подать знак налить еще, его отец отмахивается от официанта. Фенн сужает глаза. — Что, разве мы не празднуем?
Дэвид бросает короткий взгляд на сына. — Я думаю, может быть, ты уже достаточно отпраздновал.
— Я собираюсь заглянуть в уборную, — говорит мама. Она подходит ближе, чтобы смахнуть ворсинки с лацкана моего смокинга, и слишком долго смотрит на меня стеклянными глазами. Ненавижу, когда она становится сентиментальной. Не моя атмосфера. Особенно когда я подвергаюсь ее мимолетным прихотям самовнушения. — Вы, мальчики, ведите себя хорошо, пока меня нет.
Нет. Я поставил свою гребаную ногу на то, что меня все называют ее мальчиком.
Когда она уходит, Дэвид неловко замирает, сначала сверяясь с часами, а затем бросая взгляд на свой телефон. Он осматривает комнату, как будто ищет что-то, требующее его срочного внимания, но ему не везет. Он застрял с нами, этими двумя разочарованными молодыми людьми, которые ждут, когда он уйдет, чтобы мы могли добраться до дна еще одной бутылки шампанского.
— Итак… — Чувак, он тонет. Это становится неловко для всех нас. — Вы двое ладите? Узнаете друг друга?
— Вы двое узнаете друг друга? — Фенн стреляет в ответ.
Я чуть не сделал двойной дубль от яда в его голосе. Последние пару часов Фенн был спокойным и легким в общении. Но, возможно, это непринужденное отношение и быстрая улыбка присущи только людям, которые не являются его отцом.
Его отец кашляет и поправляет пуговицы на смокинге. — Да, хорошо. Я знаю, это было неожиданно…
— Взрывной понос — это неожиданно, — вклинился Фенн, его бледно-голубые глаза стали ледяными. — У тебя было время заказать цветочные композиции. Что означает, что у тебя было время прийти в себя. — Он смотрит на меня. — Без обид.
Я просто пожимаю плечами. Эй, парень. Я несчастный свидетель этого торнадо.
— Послушай, Феннелли. Я понимаю…
— Я здесь, хорошо? — Фенн остужает своего отца плоским выражением лица и пренебрежительным тоном, и теперь я чувствую, что вмешиваюсь во всю ту чушь, которая между ними происходит. — Давайте не будем притворяться, что все это не является эгоистичным.
Каждая черточка и мускул на
