пути.
– Эй, что за сборище? – слышу незнакомый голос.
Замечаю, как к нам спешит невысокая девчонка с длинными пепельными волосами и распихивает толпу.
Глаза влажнеют, и я резко опускаю голову, закрываясь волосами.
– Маркелов, ты что тут устраиваешь?
– Ой, Лизок, а ты что тут делаешь? Ты же вроде должна у бабушки на грядках кверху бампером торчать. Иди куда шла, а то…
– А то что, Маркелов? Силенок только на девчонок хватает, как всегда?
Улицу пронзает самый настоящий рык. По телу дрожь и полная дезориентация.
– Бородин, блин, – шипит моя защитница.
В поле зрения оказывается костыль, и я хватаюсь за него как за спасительную соломинку.
Поднимаюсь с помощью подошедшей Лизы.
– Спасибо, – успеваю прошептать пересохшими губами, и меня снова отвлекают разборки.
– Ярик, солнышко, а ты вообще должен дома сидеть на домашнем аресте.
– Я сейчас тебе всеку, идиот.
– Давай, – провоцирует некий Маркелов, – и отправишься в тюрягу из-за своей агрессии.
– Яр, – Лиза бросается к нему и чуть ли не повисает на шее, – остынь, друг. Он не стоит того.
А я смотрю на Яра. Оторваться не могу. Высоченный, под два метра, темные волосы кудрявые, джинсы рваные и выправленная рубашка. Карие глаза, налитые яростью, заставляют ежиться.
Но я не могу перестать смотреть на него.
Он переводит взгляд на свой локоть, и его глаза распахиваются в удивлении.
– Лизка, да ну меня на фиг? – орет он, словно только сейчас замечает девчонку, и растягивается в улыбке. – Ты таки притащилась обратно к нам?
Лизу отрывают от земли и начинают кружить. Она что-то кричит. Вокруг начинается непонятная тусовка, от которой волосы дыбом.
– Бородин, блин.
– Яр, ну что ты такой громкий? – томный голосок за моей спиной.
Снова дергаюсь в сторону, и мимо проплывает длинноногая блонди. Берет Яра под руку и поворачивает к себе.
– Я, вообще-то, соскучилась за выходные.
Яр находит меня взглядом карих глаз. Прищуривается. Наклоняет голову. Пронзает насквозь взглядом.
Вмиг становится неуютно.
Открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же затыкается, когда на нем повисает та самая блонди.
– Ника, ну что за телячьи нежности?
Отхожу от них, но чувство взгляда в спину слишком сильное. Как жаль, что не могу рвануть с места и сбежать подальше.
Да уж. Первый день превратился в ад. И в этом аду мне предстоит учиться.
Просто блеск.
Кажется, мне придется вспоминать, какой я была до того, как стала калекой.
Ольга настигает меня в огромном холле.
– Занятия начинаются через полтора часа. Я провожу тебя в твою комнату. С тобой будет жить ещё одна девочка, третье место пока пусто.
Молча ковыляю за старостой.
– Да, кстати, – она словно что-то вспоминает и поворачивается, – первый этаж предназначен для отдыха. Ну там приставки игровые, телевизоры, библиотека. Второй этаж для девочек, третий этаж для мальчиков. Ну и сама понимаешь, для чего такое разделение.
Щеки вспыхивают. Только и успеваю отвести глаза. Что уж тут непонятного?
– Я тоже живу на первом этаже в вашем корпусе. Если что, сразу беги ко мне.
Опускаю скептичный взгляд на костыли и горько ухмыляюсь. Очень, блин, смешно!
Ольга не замечает моей заминки. С трудом забираюсь на второй этаж. Руки трясутся от нагрузки.
Сжимаю губы. Да уж. И так вот каждый день?
Напоминаю себе, что до похода к врачу ногу нельзя сильно напрягать. Если мне повезет, то врач разрешит на ней стоять, а не держать в подвешенном состоянии.
На этаже тихо. Я даже пугаюсь, что успела оглохнуть.
– Здесь они вряд ли появятся до вечера, – будто читает мысли Ольга.
Таращусь на её узкую спину и трясу волосами.
Бред!
Распахиваю дверь и попадаю в весьма уютную комнату. Высокие кровати, под которыми замаскированы ящики для вещей, письменные столы, тумбочки. Ах да, и каждой по туалетному столику. Все такое приторно-розовое, что зубы сводит.
– Вот твоя кровать. Располагайся.
Мне вручают буклет с расписанием. Остаюсь наедине со своими мыслями. Закидываю рюкзак на кровать и выдыхаю.
Я справлюсь. Должна!
Когда-то же была в центре внимания, и мне оно нравилось.
«Ага, до того, как тебя головой приложили с твоей высоты», – гаденько так внутренний голос нашептывает.
Кривлю губы.
Пробегаюсь глазами по напечатанным строчкам с предметами. Английский, французский, химия, деловой этикет, искусство ведения переговоров.
Что? Зачем мне это в одиннадцатом классе?
Первый порыв – смять эту бумажку и залечь на кровати до скончания века.
Но перед глазами возникает озабоченное лицо отца. И воспоминания, что все это только ради моей эгоистичной тушки.
Прикрываю веки и резко выдыхаю. Три раза подряд. Иногда это мне помогает взять себя в руки.
Телефон оживает. По звонку сразу соображаю, кто там меня пытается выцепить.
– Привет, – в кадре до боли знакомая белобрысая макушка.
– О, привет, ждала моего звонка, Снежуля? – друг поигрывает бровями.
Делаю жест рука-лицо.
– Конечно, спала и видела, как ты позвонишь.
– Я так и знал! – голубые глаза вспыхивают триумфом.
Грудь стискивает тоска. Антон – единственный друг из той, прошлой жизни. Не отвернулся и не бросил калеку.
И я дорожу нашей дружбой, хоть мы и не виделись уже пару месяцев. С момента переезда сюда.
– Так, ладно, как ты там? – он становится серьезным.
Настроение сразу же портится.
– Ну как, выбили костыли, назвали хромулькой, и далее по списку.
Антон сжимает зубы. Я даже скрип слышу.
– Прям фантазия как у пельмешек.
Хрюкаю от смеха. Вот в этом весь он. Даже самое поганое событие превратит в насмешку.
– Какая у фарша фантазия?
– Вот и я говорю, что никакой, – показывает мне язык, – да, блин.
Комната вертится за его спиной, как будто он куда-то собирается.
– Что у тебя там происходит?
– Из дома сбегаю. Папочка соизволил объявиться. Права качает.
– Ой.
Искренне сочувствую другу. У него в семье вообще атас. У меня там темно, как в склепе, так вот у него ещё хуже.
Отец отказался от него, когда тот был совсем маленьким. А потом вообще стал каким-то общественным деятелем и пытается сейчас стать отцом года. Но Антон только скалится и отшивает его.
– Может, не стоит так прям?
– Снежа, блин, ты на чьей стороне?
– На твоей, конечно, Тош. Но…
–
