тетрадку на улице у забора. Иногда я сидела и смотрела в дыру на двор большого дома и других детей. Иногда дети подходили и говорили. Тогда я сразу писала в тетрадку или уходила.
Вот что я написала на первой странице:
«Наступило утро. Я лежала на циновке с открытыми глазами. К нам пришла папина дочь и сидела просто так. Вдруг мама накинула на меня платок. Мама сказала:
– Аджи маджи ла тараджи.
Мама подняла платок и увидела, что я исчезла. Мама сказала папиной дочери:
– Только что здесь была Аафрин, а теперь исчезла.
Мама закричала:
– Аафрин, Аафрин, где ты?
Я дергала маму за руку. Она не смотрела на меня. Я заорала:
– Ну, мама, перестань! Я здесь! Я здесь!
Она не смотрела. Папина другая дочь хохотала и не смотрела на меня. Я заревела, у меня начался припадок. Почему они меня не замечают? Я взбесилась. А мама кричала что есть мочи:
– Если ты нас видишь, встань под платок!
Я не хотела вставать. Я стала стучать по стене, стена немного осыпалась. Папина дочь нашла меня по звуку. Они накинули на меня платок и сказали:
– Аджи маджи ла тараджи.
И я расколдовалась».
Когда Леон прочитал про это, то сказал:
– Аджи маджи ла тараджи – мое любимое заклинание. Похоже, твоя мама была очень веселой.
* * *
Да, моя мамочка всегда играла. Она была еще маленькая, даже меньше, чем папины дочери. Мама говорила, когда его жена пропала, он пришел в дом к другой бабушке, аммамме [3], и маме велели никуда не ходить, особенно в школу. Сказали сидеть дома и ждать свадьбу. Пока готовились к свадьбе, в высохшем колодце за деревней люди нашли мертвую женщину в грязной одежде.
Наша деревня была проклята. Много лет в ней рождались одни девочки. Старые люди говорили, что позабыли, когда в последний раз видели, чтобы у кого-то родился сын. Мужчины были, как мой дедушка или папа, очень старые.
Люди нашей деревни знали, что во всем виноваты ведьмы, шунье. Эти ведьмы съели у мужчин силы. Но люди не понимали, кто на самом деле шунье.
Сначала сказали, что шунье – две женщины из последнего дома. У них в доме мужчина умер от неизвестной болезни. Им остригли волосы и заставили ходить по углям. Я знаю из разговоров, сама не видела – мамочка приказала сидеть дома в тот день. Она шепотом сказала:
– Учитель в школе говорил, что никаких шунье не бывает, науке давно известно. Мы не должны верить в них.
Потом этих женщин прогнали из деревни, а сын старосты стал жить в их доме.
Скоро в деревне появились новые ведьмы, наши ближние соседки. Мы с мамой не поверили, что они колдуют. Мы видели их всегда за работой на маленьком кукурузном поле. Они умели только стирать, подметать, толочь муку. Я не видела, чтоб они умели колдовать. Я бы тогда попросила их наколдовать хотя бы одну курицу, чтобы были яйца, потому что всегда хотелось поесть. У них жил павлин, он кричал, как маленький младенец, и рыл землю ногами, искал еду. Он не давал яиц.
Мамочка опять сказала мне шепотом:
– Никакие они не шунье, Аафрин. Мужчины в их доме ходили в туалет в посевы кукурузы. Они думали, что так дадут посевам влагу. Наши соседки просили их поберечь поле, они просто сказали: «Мы растим здесь еду для семьи». Мужчины, видно, захотели их наказать.
С нашими соседками еще хорошо обошлись. Им раскрасили лица, побили на улице веревкой и выгнали из деревни. Но только на десять дней. Когда они вернулись, то стали тихие. Раз после этого соседка пришла к маме. Я слышала, как она шептала:
– Мы живем в одном доме с людьми, которые объявили нас шунье. Я есть не могу от страха. Атай [4] падает в обморок. Разве это жизнь?
В нашей деревне всем снились яйца змей. Говорили, это значит, что рядом враги, которые пока не могут причинить вреда. «Это снятся шунье, они набирают сил» – так говорили люди.
В нашей деревне устали от засухи и женщин. Когда на грузовике привезли воду и люди встали в очередь с кувшинами, одна старушка бормотала что-то рядом с беременной. Когда через время у той женщины родилась дочка, толпа пришла к дому старушки и стала ломать стены. Община кричала, что сожжет дом, если не отдадут ведьму. Тогда вышли сыновья этой старушки. Сыновья пообещали запереть ее в сарае с козой. Может быть, она до сих пор там сидит. Этого я уже не знаю, потому что в то утро, когда мама заколдовала меня, кто-то подсматривал в окно.
* * *
Днем к стенам нашего дома подкинули голову петуха. Вечером пришли от старосты и сказали, что завтра соберется панчаят [5] и будет испытание. В поле умерли козы, и видели в окно, что мама колдовала, а на панчаяте люди проверят, ведьма мама или не ведьма.
Папа опять оттаскал мамочку за волосы по двору и запер в сарае, где в старые времена, по словам бабушки, хранили зерно. Только у сарая были двери, и они закрывались на ключ. У дома, где мы спали, не было двери, только занавеска.
– Аафрин, поищи ключ, – сказала мне мама из сарая строгим голосом, как у взрослой.
Я сидела во дворе и ждала, пока аайя и таата [6] уснут, каждый в своем углу двора. А папа в тот вечер напился.
Я сходила проверить, что папа пьет в магазине со старостой. В этом магазине у нас продавали только пиво, спички и зубную пасту, иногда еще керосин и редко яблоки. Папа говорил, что пиво тухлое, но все равно пил его. Я уже знала, что папа хочет новую жену, которая родила бы мальчика. Потому что у него родились только старшие дочери и еще я.
Я из-за угла посмотрела, как они пьют в магазине. Разговаривают со старостой, а хозяин лавки пишет их долг в тетрадь. Мне было очень страшно. Я вернулась во двор. Мама шептала из-за двери строгим голосом:
– Возьми нож, Аафрин.
У меня спина вспотела. Было очень страшно, но я знала, что если не сделаю, как мама говорит, то ее изобьют веревкой и заставят ходить по огню. Моя мамочка еще маленькая.
Леон, когда читал тетрадку, сказал: «Похоже, твоя мама была умней и свободолюбивей людей в деревне. Люди не ожидали, что она не поступит так, как ей говорят. Это потому, что она
