Я не страдала ни анорексией, ни булимией, если уж на то пошло.
Находясь в школе, я буквально каменела внутри и не могла заставить себя что-либо съесть. Когда меня тошнило — а такое случалось сплошь и рядом, — это было непосредственной реакцией на невыносимый, постоянный стресс. Добавьте сюда не по возрасту маленький рост, неразвитость тела и костлявость. Все это никак не способствовало опровержению слухов.
Когда мне исполнилось пятнадцать, а первой менструации так и не случилось, мама повела меня к местному терапевту. У меня несколько раз взяли кровь на анализ, несколько раз осмотрели, после чего семейный врач заверил нас с мамой, что я вполне здорова и что у некоторых девочек половое созревание запаздывает по сравнению с остальными.
С тех пор прошел почти год, и настоящих месячных у меня так и не было — лишь один раз летом, да и то меньше, чем полдня.
По правде говоря, я перестала мечтать, что мое тело заработает, как у нормальной девочки. Нормальной я точно не была.
Врач также посоветовал маме проверить условия обучения, предположив, что стресс, испытываемый в школе, может служить одной из причин явного физического отставания в развитии.
После горячего спора между родителями, в котором мама вступилась за меня, я вернулась в ту же школу, где была объектом нескончаемых пыток.
Их жестокость варьировалась от оскорбительных прозвищ и распускания слухов до прокладок, приклеенных на спину, а дальше издевательства перешли в физическую плоскость.
Однажды на уроке труда несколько девиц, сидевших сзади, кухонными ножницами откромсали мне прядь волос, собранных в конский хвост, а потом трясли ею, словно трофеем.
Все хохотали. Думаю, смеющихся в тот момент я ненавидела больше, чем непосредственных исполнительниц.
В другой раз, во время медосмотра, девчонки сфотографировали меня на телефон в нижнем белье, после чего разослали снимок нашему и всем параллельным классам. Директор быстро это пресек; владелицу мобильника временно отстранили от занятий, но половина школы успела вдоволь посмеяться надо мной.
Помню, как в тот день я ревела; естественно, не на глазах у всех, а в туалете. Я влетела в кабинку, собираясь покончить со всем этим. Горсть таблеток — и вся эта хрень прекратится.
Жизнь стала сплошным горьким разочарованием, и тогда я не хотела ее продолжения.
Я ничего не сделала, потому что была слишком труслива.
Очень боялась, что у меня не получится, что проснусь и придется расхлебывать последствия.
Это был полный отстой.
Мой брат Джоуи сказал, что меня буллят, потому что я симпатичная, и назвал моих мучительниц завистливыми суками. Он добавил, что я обалденная, и велел быть выше этого.
Легче сказать, чем сделать. Я была не настолько уверена в своей обалденности.
Многие девчонки издевались надо мной еще в подготовительном классе.
Сомневаюсь, что внешняя привлекательность тогда имела значение.
Я просто не нравилась.
И потом, как бы Джоуи ни старался находиться рядом и защищать мою честь, он не понимал, как я чувствовала себя в школе.
Старший брат во всем представлял собой мою полную противоположность.
Я была коротышкой, а он высоким. У меня были синие глаза, у него — зеленые. У меня были каштановые волосы, у него — светлые. Его кожу покрывал золотистый загар. Я отличалась бледностью. Джоуи был открытым и громким. Я — скрытной тихоней.
Но самый разительный контраст между нами заключался в том, что моего брата все просто обожали в Баллилагинской муниципальной школе (сокращенно БМШ).
Конечно же, уровень популярности Джоуи поддерживался его блестящей игрой в юношеской команде Корка по хёрлингу [6], но и без спорта он был отличным парнем.
И, как отличный парень, Джоуи старался защитить меня от всего, но эту задачу никто не смог бы решить в одиночку.
У нас с Джоуи был старший брат Даррен и трое младших: Тайг, Олли и Шон. Но Даррена никто из нас не видел вот уже пять лет, когда после очередной позорной разборки с отцом он ушел из дома. Одиннадцатилетний Тайг и девятилетний Олли еще учились в начальной школе, а трехлетний Шон, можно сказать, только-только вылез из подгузников, так что с защитниками у меня было не очень-то.
В такие дни, как сегодня, старшего брата мне остро не хватало.
Даррен родился на семь лет раньше меня, ему уже исполнилось двадцать три. Большой и бесстрашный, он был эталоном старшего брата для любой подрастающей девчонки.
С раннего детства я обожала даже землю, по которой он ходил, таскалась за ним и его друзьями, повсюду увязываясь следом. Он всегда меня защищал, а дома брал на себя вину, если я делала что-то не так.
Жизнь его была нелегка, но я из-за разницы в возрасте не понимала, какую борьбу ему приходится вести. Родители встречались лишь пару месяцев, когда мама в пятнадцать лет забеременела Дарреном.
Даррена называли незаконнорожденным, потому что он появился на свет вне брака в католической Ирландии восьмидесятых, и жизнь его всегда была испытанием. А когда ему исполнилось одиннадцать, все стало значительно хуже.
Даррен феноменально играл в хёрлинг, как и Джоуи, но отец презирал его, как и меня. Он вечно находил у Дарренна какой-то недостаток, будь то прическа или почерк, игра на поле или выбор партнера.
Даррен был геем, и наш отец не мог с этим смириться.
Однажды с Дарреном приключилась какая-то неприятность, так отец возложил вину за случившееся на сексуальную ориентацию моего брата. Кто бы что ни говорил, никому не удавалось втолковать нашему отцу то, что быть геем — это не выбор.
Даррен родился геем, как Джоуи родился натуралом, а я родилась пустышкой.
Старший брат был тем, кем был, и у меня сердце разрывалось оттого, что в родном доме его не принимают.
Жить бок о бок с отцом-гомофобом было для Даррена пыткой.
Я ненавидела отца за это больше, чем за всю остальную жуть, которую он творил год за годом.
Нетерпимость и откровенно пристрастное отношение к собственному сыну были мерзейшими из его качеств.
Когда Даррен решил на год уйти из хёрлинга и вплотную заняться подготовкой к выпускным экзаменам, у отца снесло крышу. Месяцы отчаянных споров и физических столкновений закончились крупным скандалом, после которого Даррен собрал вещи, вышел за дверь и больше не вернулся.
С того вечера прошло пять лет, и, кроме поздравительных открыток на Рождество, от него не было ни слуху ни духу.
Мы не знали ни его адреса, ни номера телефона.
Он как в воду канул.
После этого все давление, которое доставалось Даррену, перешло на остальных сыновей, которые в отцовских глазах были нормальными.
Если он не коротал время в пабе или букмекерских конторах, то всегда таскал мальчишек на тренировки и матчи.
Все внимание он уделял им.
Во мне он не видел никакого проку; одно слово — девчонка.
Я не показывала успехов в спорте, не блистала в учебе и не входила ни в какие клубы.
В глазах отца я была просто ртом, который надо кормить до восемнадцати лет.
Эти слова я не придумала. Отец без конца говорил их мне по любому поводу.
После пятого или шестого раза я выработала к ним иммунитет.
У отца отсутствовал интерес ко мне, а у меня — к тому, чтобы лезть из кожи вон, пытаясь соответствовать его иррациональным ожиданиям. Я все равно никогда не буду мальчиком, а потому незачем стараться ублажить человека, чье сознание застряло в пятидесятых.
Я давно уже устала вымаливать любовь у того, кто, по его же словам, никогда не хотел моего появления на свет.
Однако меня тревожило то, как отец давил на Джоуи, и поэтому я чувствовала себя такой виноватой, когда брат приходил мне на помощь.
Нынешний год для Джоуи был шестым и последним в средней школе. Добавьте к этому все его прочие заботы: ГАА [7], подработка на автозаправке, подготовка к экзаменам на аттестат зрелости и, наконец, Ифа — его девушка.
