Я знала: когда мне больно, боль передается и Джоуи. Я не хотела быть ярмом на его шее, объектом его постоянной опеки, но сколько помню, так оно всегда и получалось.
По правде говоря, я больше не могла выносить огорчения в его глазах, возникавшего, когда мы встречались в школе. Проходить мимо него по школьным коридорам и знать, как он, взглянув на меня, меняется в лице.
Надо было отдать должное учителям в БМШ: они пытались защитить меня от толпы школьных линчевателей. На второй год моего пребывания там миссис Фолви — преподаватель-консультант — даже договорилась о встречах со школьным психологом раз в две недели. Потом школе урезали финансирование, и эти встречи прекратились.
Мама сумела наскрести денег на частного психотерапевта. Но каждый сеанс стоил восемьдесят евро, и мама просила, чтобы я не делилась всеми своими мыслями. Я сходила туда пять раз, после чего соврала маме, что мне стало лучше.
Лучше не стало.
Лучше никогда не становилось.
Я просто больше не могла смотреть, как мама выбивается из сил.
Я презирала себя за то, что была для нее финансовой обузой. И потому смирилась, нацепила на лицо улыбку и продолжила каждый день ходить в ад.
Однако буллинг не прекращался.
Ничего не прекращалось.
Но однажды все-таки прекратилось.
В декабре прошлого года, за неделю до Рождества и спустя три недели после аналогичной стычки с теми же девчонками, я пришла домой в слезах. Школьный джемпер спереди был разорван, я дышала ртом, потому что в нос насовала бумажных салфеток, чтобы остановить кровотечение. Лицо мне расквасили пятигодки, яростно утверждавшие, что я пыталась охмурить кого-то из их дружков.
Это была наглая ложь — меня обвиняли в попытке соблазнить парня, на которого я никогда не обращала внимания, — и еще одно из множества жалких оправданий для расправы со мной.
И в тот день прекратила я.
Прекратила врать.
Прекратила притворяться.
Просто прекратила.
Тот день стал переломным не только для меня, но и для Джоуи. Он вернулся домой и сообщил: его на неделю исключили из школы за то, что отдубасил братца Киры Малони — моей главной истязательницы.
Наша мама только взглянула на меня и забрала документы из школы.
Вопреки желаниям отца, считавшего, что мне нужно научиться давать сдачи, мама пошла в местный кредитный союз и взяла заем для оплаты вступительного взноса в Томмен-колледж — платную частную среднюю школу, находившуюся в пятнадцати милях к северу от Баллилагина.
Я хоть и тревожилась за маму, но знала: если я еще раз переступлю порог БМШ, назад уже не вернусь.
Я исчерпала свой лимит.
Передо мной замаячила вероятность более счастливой жизни, и я обеими руками за нее ухватилась.
И хотя я опасалась, что за переход в частную школу мне прилетит от ребят из нашего района, я знала: вряд ли это будет хуже того дерьма, которое остается в прошлом.
И потом, я буду учиться в одном классе с Клэр Биггс и Лиззи Янг, с которыми дружила в начальной школе. Это мне пообещал мистер Туми — директор Томмен-колледжа, когда на рождественских каникулах мы с мамой ездили туда записываться.
Мама и Джоуи неустанно меня поддерживали и подбадривали. Мама взяла дополнительные смены в больнице, где работала уборщицей, чтобы заплатить за мои учебники и форму, которая включала блейзер.
До Томмен-колледжа блейзеры я видела только на мужчинах во время воскресной мессы и ни разу на подростках. А теперь он станет частью моей повседневной формы.
Я переходила в другую школу в середине учебного года — очень важного года, поскольку в конце его меня ожидали промежуточные экзамены. Это стало причиной раскола в нашей семье. Отец был в ярости из-за необходимости тратить тысячи евро на образование, которое в муниципальной школе через дорогу не стоит ни цента.
Когда я попыталась объяснить отцу, что моя жизнь в муниципальной школе была далеко не так легка, как у его драгоценного сына — звезды ГАА, он отказался слушать, велел заткнуться и недвусмысленно оповестил, что не собирается поддерживать мое обучение в частной школе, где все повернуты на регби и учатся сплошь напыщенные клоуны и мажоры.
Я и сейчас помню слова, вылетавшие из отцовского рта: «Подняла морду — и кочергой не достанешь», «Не для регби и частных школ тебя растили» — и особенно мою любимую: «Не ровня ты этим сучкам».
Мне хотелось крикнуть: «Тебе не придется за это платить!» — потому что с тех пор, как мне исполнилось семь, отец не работал ни дня, а кормила всю семью мать. Но я промолчала, потому что возможность ходить на своих двоих была мне дорога.
Отец не врубался, но опять же, думаю, что за всю жизнь он ни разу не сталкивался с буллингом. А если такое и случалось, от него буллинг и исходил — от Тедди Линча.
Бог свидетель, сколько издевательств терпела от него мама.
Из-за отцовских возмущений по поводу смены школы я почти все зимние каникулы просидела у себя в комнате, стараясь не попадаться ему на глаза.
Единственная девочка в семье с пятерыми мальчиками, я жила в отдельной комнате. У Джоуи тоже была комната, больше моей, и пока Даррен не ушел из дома, они делили ее на двоих. Тайг и Олли тоже жили вдвоем, а Шон пока обитал в родительской спальне — самой большой из всех.
И хотя мне достался просто чулан в передней части дома и в нем было не повернуться, я ценила уединенность, которую дарила дверь с замком.
Несмотря на четыре спальни на втором этаже, наше жилье было крошечным: еще там помещались гостиная, кухня и одна на всю семью ванная. Двухквартирный дом стоял на границе Элк-Террас — самого крупного района Баллилагина, застроенного муниципальным жильем.
Жесткий район с высоким уровнем преступности, и я пряталась от всего этого за стенами своей комнаты.
Она служила мне убежищем от суеты и безумия дома — и улицы, — но я знала, что это не навсегда.
Мое уединение висело на волоске, поскольку мама снова была беременна.
Если родится девочка, я лишусь своего убежища.
— Шан! — Отчаянный стук в дверь ванной вырвал меня из невеселых раздумий. — Давай быстрее, а? Сейчас обоссусь.
— Две минуты, Джоуи! — крикнула я и оглядела себя еще раз. — Ты сможешь, — прошептала я себе. — Ты абсолютно точно справишься, Шаннон.
Стук повторился, я торопливо вытерла руки полотенцем, висевшим на крючке, и, открыв дверь, устремила глаза на брата, который стоял в одних черных боксерах, почесывая грудь.
При виде меня у него округлились глаза, сонное выражение сменилось живым и удивленным. В выходные на матче по хёрлингу он заработал здоровенный синяк под глазом, но ни один волосок на его симпатичной башке это не колыхало.
— Ты выглядишь… — Брат умолк, окидывая меня критическим взглядом. Я внутренне сжалась, ожидая неизбежных шуточек в свой адрес, но он сказал другое: — Прекрасно. — Его светло-зеленые глаза были полны тепла и невысказанной тревоги. — Форма тебе идет, Шан.
— Думаешь, все будет в порядке? — тихо, чтобы не разбудить домашних, спросила я.
Мама вчера отпахала две смены, и они с отцом спали. Я слышала отцовский храп, доносившийся из-за закрытой двери родительской комнаты. Потом надо будет расталкивать мальчишек, не то опоздают в школу.
Как обычно, мы с Джоуи были вдвоем.
Двое amigos [8].
— Думаешь, я впишусь, Джоуи? — спросила я, высказав вслух свои тревоги.
С Джоуи я могла себе это позволить. С ним единственным в семье я могла говорить на такие темы и ему единственному доверять. Я взглянула на свою форму и беспомощно пожала плечами.
Его глаза светились невысказанным чувством. Он оглядел меня с ног до головы. Я знала: он встал в такую рань не потому, что ему приперло в туалет, а потому, что хотел проводить меня в первый день новой жизни.
Было 6:15 утра.
Как и в Томмен-колледже, занятия в БМШ начинались в 9:05, но мне надо было поймать автобус — и единственный, идущий мимо нас, отправлялся в 6:45.
