страшно и приятно. Он хочет все вернуть, только вот… зачем это мне? Тоша прав, вряд ли что-то изменится. А если все останется прежним, то следующего расставания не избежать. И так по кругу до бесконечности. Слезы, раны, обиды. Не хочу больше этого, но и сейчас не легче.
За стеклянной дверью виднеется белый солнечный диск, стремящийся утонуть в мягких облаках, что окутали верхушки соседних домов. Боковые жалюзи я открыла уже час назад, но за это время так и не решилась еще раз выйти на балкон. Нам с Дарием нужно поговорить, я это понимаю, но пока еще слабо представляю вайб этой встречи. Мне наехать на него? Поблагодарить? Смущаться или ругаться? Не знаю! С одной стороны, он помог мне, а с другой — только усугубил ситуацию.
Рома всегда был ревнивым до чертиков, хотя я никогда не давала особого повода. Он даже с Тошей запретил мне общаться, и никакие объяснения не помогали сгладить эту ситуацию. Мне никогда не нравилась ревность, ни в жизни, ни в книгах. Возможно, ее метод эффективен, но я считаю его неинтересным и унизительным для третьего лишнего. Особенно, если этот третий не в курсе, что его используют. Ну почему все вышло из-под контроля? Это я виновата? Хотела поскорее выиграть спор, а в итоге...
Неожиданный перезвон дверного звонка бьет по мозгам, и я вздрагиваю, прикусив язык. Прикрываю рот, тихо ругаясь, и спрыгиваю на пол. Оставляю лапшу на тумбе и плетусь в коридор. Кажется, гора сама пришла к Магомеду, и сама же определила настроение. Смотрю в зеркало, проверяя внешний вид: домашний костюм из ярких лосин и футболки, на голове пучок, естественный макияж придает лицу свежесть. Я ждала тебя, мой спонтанный старикан!
Распахиваю дверь и замираю, ощутив нестерпимое жжение в висках.
— Что ты здесь делаешь? — хрипло выдавливаю я.
Мать недовольно кривит губы и пытается заглянуть мне через плечо:
— Так и будешь держать меня на пороге?
— Не помню, чтобы звала тебя в гости.
— Мне не нужно приглашение, чтобы навестить дочь.
Вздыхаю и отступаю в сторону, потому что точно знаю, этот бульдозер уже не остановить. Натертые до блеска бордовые туфли переступают порог моего дома, вторжение в личное пространство ощущается, как комок грязи, размазанный по лицу. Мать проходит в центр небольшой комнаты и обводит оценочным взглядом пространство, задерживая внимание на самых грязных уголках. Мышцы ее лица, замороженные инъекциями красоты, напрягаются, и она складывает руки на груди.
— Почему ты не отвечаешь на мои звонки?
Не знаю, что сказать. Любое слово приведет к ссоре, а я предпочла бы закончить сегодняшний день без скандалов и криков. Подхожу к ноутбуку и закрываю крышку. Музыка останавливается, и комната погружается в напряженную тишину.
— Катя, так нельзя, — сурово произносит мать.
— Как именно? — устало спрашиваю я.
— Нам нужно поговорить.
— Всем нужно со мной поговорить, да я просто звезда, — бурчу под нос, шагая в кухонную зону, и беру коробку с лапшой.
— Не паясничай, — сердито приказывает мать. — А это еще что? Отец сказал, ты на правильном питании.
— Вы обсуждаете меня? — хмыкаю я, накручивая на вилку лапшу. — Вот это новость.
— Прекрати. Я пришла не для того, чтобы ругаться с тобой.
— Для того, чтобы нам не ругаться, тебе вообще не следовало приходить.
— Катя! — повышает она голос.
Поднимаю голову с болезненным отрешением. Развод изменил ее, и, положа руку на сердце, могу сказать, что в лучшую сторону. Модная прическа, блестящие волосы на пару тонов светлее, чем раньше. Заметна работа косметолога и стилиста. Мать выглядит как успешная женщина, знающая себе цену. Не удивительно, что пару месяцев назад они с отцом вновь решили сойтись. Все-таки он любит ее, когда-то он сам ее выбрал, но я-то нет. Я не выбирала ее своей матерью, не просила меня рожать, даже любить не просила. Единственное, чего я хочу, так это чтобы она оставила меня в покое.
Мать раздраженно вздыхает, постукивая носком туфли по паркету:
— Ты не хочешь здесь прибраться?
— Нет.
— Катя, это свинарник, а не квартира! Сколько раз тебе повторять, что...
— Тогда и я повторю, — перебиваю решительно, — тебя никто не приглашал.
Запихиваю в рот огромный моток лапши, чтобы на время лишить себя возможности говорить гадости, но не уверена, что это сработает.
— То есть вот так, да? Так ты платишь мне за то, что я для тебя сделала? Растила, кормила, одевала…
— Отчитывала, наказывала, критиковала, — дополняю я список.
Она глубоко вздыхает и прикрывает глаза. Пытается держать себя в руках? Я тронута.
— Мы с отцом снова хотим расписаться, — цедит она сквозь зубы. — И ты должна…
— Я тебе ничего не должна. Хотите снова портить жизнь друг другу — ваше право. Мое благословение для этого не нужно.
— Конечно! — взрывается мать, хлопая себя по бедрам. — Ты у нас никому ничего не должна! Как я могла вырастить такую эгоистку?! Как?!
Отставляю коробку с лапшой, сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и понимаю, что уже не могу себя контролировать. Не с ней, не тогда, когда она смотрит на меня, как на царапину, появившуюся на свежем маникюре. Слишком большая обида, слишком широкая пропасть между нами, наполненная кипящей злостью.
— А кто, думаешь, был моим примером для подражания? — ядовито выплевываю я. — Ты приказывала мне вытирать пыль каждые три часа, заставляла есть ненавистные продукты, обесценивала мое творчество, запрещала самовыражаться и контролировала каждый мой шаг! Это я еще и эгоистка?! Серьезно?! Ты хотела сломать меня, превратить в послушную марионетку, которая прожила бы еще раз твою чертову жизнь, но я никогда ей не стану. Не надейся!
— Я хотела, чтобы ты не допускала моих ошибок, Катя! Хотела как лучше!
— Но они мои, ясно?! Мои ошибки, а не твои! И жизнь тоже моя!
Она поджимает губы и отворачивается. Тяжело вздыхаю и опускаю нос. Я словно вернулась на пару лет назад в свою комнату, в то время, когда родители еще не развелись. Тогда наши разборки с матерью были абсолютной нормой. Каждый день я получала от нее список дел, а вечером все равно выхватывала за криво сложенные полотенца или недоеденный суп.
— А это еще что?! Катя, ты куришь?! — Мать рывком распахивает балконную дверь и хватает с подоконника пачку сигарет, сжимая
