по всему телу. Накаляет до предела за короткие секунды. Как у него это выходит? Как он это делает? Касается так, что плавлюсь под ним и забываю обо всём, кроме него и своих постыдных желаниях.
Но время проходит, а Рагнар не действует. То чего я так хочу не происходит. В такие моменты Рагнар всегда опускал руку от шеи вниз. Неторопливо лаская кожу, подбирался к декольте, а после действовал резко. Рвал рубашку и набрасывался, словно бешеный. Грубо мял ладонями так, что оставались синяки, кусал, будто готов был съесть, одновременно проникая, трахал пальцами и требовал кричать, если я сдерживала стоны.
Грязно, постыдно. Всё, что происходит между нами давно перешагнуло грани приличия. О таком не говорят никому: ни семье, не подругам. По крайне мере я точно не смогу. Слишком стыдно и откровенно. А самое страшное то… что мне это нравится.
Нравится, как Рагнар касается меня. Как жёстко истязает моё тело. Как ругает грязными, непотребным словами. Нравится и он это знает, хотя я отчаянно пыталась это скрыть. Но разве от него что-то утаишь? Тем более, когда тело ломит от желания.
Я кладу свою руку поверх его. Сама тяну вниз, к скромному вырезу рубашки и с удовольствием замечаю, как темнеют его глаза.
— Стерва, — рычит злостно, а я от его гортанного рыка лишь сильней завожусь.
Он снимает меня с раковины, ставит спиной к себе, задирает юбку и рвёт бельё, оголив ягодицы. Я вскрикиваю от того, что полоска ткани лезвием впивается в кожу и царапает её, но мой хозяин словно не замечает этого. В отражении зеркала, что висит напротив, по крайне мере я не заметила тревоги на его лице. Зато увидела пугающую, звериную решимость.
Боль слегка отрезвила разум и я вспомнила где мы находимся. Не дома.
— Рагнар, нельзя. Мы не можем, — пытаюсь остановить, но слишком поздно.
Рубашка рвется на куски, пуговицы со звоном падают на кафель. Лифчик полетел следом.
— Рагнар, не… ммм, — лёгким криком простонала я, как от удара тока, а он всего сжал грудь. — Р-Рагнар…
— Нравится? — усмехается, глядя на наше отражение в зеркале. — Любишь, когда я играю с твоими сиськами?
Обнимая со спины, он больно мнёт поочередно грудь одной рукой. По свойски впечатывает в себя. Упирается своими бедрами в мои, заставляя выгибаться и гореть в огне своих пороков. Сгорать заживо, пока он не наиграется и не смилостивиться надо мной.
— Посмотри на себя, — укусив в плечо, и зализывая рану, приказывает он хриплым голосом.
Я смотрю… и не узнаю саму себя. Практически голая. И голодная… жутко голодная по Рагнару. Такие перемены пугают. Мысли путаются. Я уже не понимаю что говорю, и что делаю. На словах отталкиваю его. Разумом пытаюсь сопротивляться, но стоит ему просто дотронуться до меня. Посмотреть тем самым взглядом, которым никто на меня никогда не смотрел, и я мгновенно забываюсь. Теряюсь в нём.
— Зараза мелкая, — бьёт по груди, заставляя прогнуться и проникает в меня пальцами. — Херню несёшь. Мозг выносишь, а сама течешь, будто месяц не трахались.
Хотелось бы сказать, что нет. Всё не так, но отрицать бесполезно. Тело, голос выдают меня. Сами кричат ему это треклятое "хочу".
С каждым его движением, я стону всё громче. Кусаю губы, лишь бы заглушить. Не быть услышанной случайными прохожими, но сделать это, когда Рагнар во мне, сложно. И не важно что для этого использует, он умело проникает под кожу уже одним взглядом.
— А может наказать тебя? Реально на месяц лишить сладкого, — и словно решив показать, чего могу лишиться, расстегивает брюки и уверенно проникает в меня, но не так, как прежде.
Нет боли. Нет резкости. Он мягко заполняет до предела возбужденным органом. Осторожно придерживая за живот, медленно растягивает влажное лоно и судя по звукам, которые издает, ещё не понятно кого именно из нас двоих хочет наказать.
Но потом постепенно набирает скорость. Толкается почти в моей любимой манере. В его. Когда уже невозможно думать. Видеть. Можно только ощущать его в себе.
Но так только "почти". Каким-то образом Рагнар умудряется балансировать жестокость и… нежность. Сперва, кажется, что у меня помутился рассудок, а после и правда осознаю, что в этот раз мой палач более осторожен.
— Ты не… ааххъ, не выдержишь месяц, — говорю сдавленно. — Не сможешь. Слишком помешан на… "этом"… ммм.
— А кто сказал, что я буду голодать вместе с тобой. Это наказание только для тебя, — усмехается.
И меня в очередной раз прошибает током, но в этот раз вместе с желанием разгорается злость. Жуткая. Ревностная. Затмевающая разум не меньше порока.
Хочет наказать меня? Отложить на месяц, как куклу, а сам в это время будет с другими развлекаться? Не позволю.
С трудом повернувшись, набрасываюсь на тонкие губы. Мир окончательно перестаёт существовать. Забываю где я. Забываю про других людей. Забываю, что за пределами этой комнаты есть ещё что-то или кто-то. Сейчас есть только мы. Наши желания, чувства, эмоции. Древние, как сам мир и переполняющие до краёв.
Я задыхаюсь в них. Задыхаюсь от того чувства наполненности, что Рагнар дарит с новым движением бёдер, доводя до грани. Задыхаюсь, но не готова с кем-то этим делиться. И не буду.
Моё.
Мой. Только мой.
— Твой, мелкая… твой, — довольно скалится, точно поддакивая моим мыслям. Или я это вслух сказала?
Плевать. Не отдам. Никому не отдам.
— Попробуй посмотреть на других. Убью, — кусаю его губы до крови, слизываю рану.
— Блять… обожаю свою ревнивую стерву, — рычит, подхватывая под попу, и насаживая на свой член до основания.
Чувствую металлический вкус, но поцелуй не разрываю. Хочу больше. Острей. Сильней. Хочу съесть его живьём. Хочу приковать к себе, чтобы вечно так был во мне. Чтобы чувствовать рядом его тепло.
Мои ладони соскальзывают с мощной шеи ниже. Растёгивают верхние пуговицы мужской рубашки, подбираются под одежду и наконец добираются до обнаженного тела. Разгоряченного. Мощного. Сильного. Желанного.
Мне мало вбивающейся в меня плоти. Хочу ощущать Рагнара всего. Голого. Чтобы кожа к коже. И ничто больше не разделяло нас.
Я жадно целую его. Вгрызаюсь. Стону и с упоением пью его хриплые рычания, ставшие для меня в последнее время самым любимым звуком на свете. Иной раз ловлю себя на мысли, что хочу записать их и слушать безостановочно.
Он отвечает с не меньшей силой. До посинения сжимает попу, но даже эта боль приносит своё удовольствие.
— План меняется, — с трудом отрывается от моих губ, а мне едва удаётся его расслышать. Подступающая волна лишает возможности свободно слышать. —
