Подруги выпили по рюмочке, восхищенно поахали над картинами, вспомнили общих знакомых и, перебрав множество тем, Ба вспомнила о своих делах.
– А ты знаешь, Оля, нас ведь сносить собираются.
– Да ты что?! Не имеют права, вы же – памятник архитектуры! – всполошилась Ольга Антоновна. – И куда тебе переселяться? Ты же тут сколько живешь?
– Левушке девятнадцать… почти двадцать лет, значит, – подсчитала Ба.
– А я в этом доме – всю жизнь! – похвасталась подруга. – Родителям комнату здесь дали, когда мне три года было.
– А я еще помню, как здесь стройка шла. Такой котлован был! – на правах старшей похвасталась Ба. – Мы с мальчишками лазали.
– Я отсюда ни за что не уеду, я в другом месте помру сразу… Ой, извини. А что, это уже точно? И ничего сделать нельзя?
– А что тут сделаешь? Говорят, по генеральному плану будут нашу улицу расширять, и дом мешает.
– Погоди… – наморщила лоб Ольга Антоновна. – У нас лет десять назад хотели третий корпус сносить, ну вот тот, напротив, – махнула рукой в сторону окна Ольга Антоновна. – Мол, ветхий он, капремонт дороже встанет. Так мы стали писать везде, жаловаться, жильцы в суд даже подавали. И выиграли! А знаешь почему?
– Почему? – оживилась Ба.
– Потому что мы – памятник! – гордо сказала подруга. – Городок чекистов – памятник конструктивизма. Направление такое в архитектуре.
– Да знаю, дальше давай рассказывай, – поторопила Ба.
– А памятники сносить нельзя. Закон такой есть. Видела, у нас табличку на доме – «Охраняется государством»? Вот. И ваш дом – тоже памятник конструктивизма. Да погоди, я тебе статью найду, где-то у меня была. Тогда про нас много писали, и телевидение из Москвы приезжало, у меня интервью брали. Ну и у других, конечно.
Кряхтя и охая, Ольга Антоновна при деятельной и заинтересованной помощи Ба взгромоздилась на стремянку и после долгих изыскательских работ на верхней полке встроенного шкафа извлекла на свет божий папку с завязками, на которой было написано аккуратным учительским почерком: «Наш Городок чекистов». Из папки она достала несколько пожелтевших газетных вырезок, бумаг с печатями и писем со множеством подписей.
– Вот, смотри! – Едва отдышавшись, Ольга Антоновна водрузила на нос очки и прочла вслух: – Интервью с профессором из архитектурной академии. Вот он тут говорит: «Характер социально-экономических преобразований в стране в начале тридцатых годов и масштабы строительства в городе обусловили возникновение и развитие новых стилистических направлений и сформировали тот полный типологический состав построек, который определил впоследствии уникальность наследия архитектуры конструктивизма в Свердловске. Преобладавшая в это время в городе архитектура конструктивизма возникла и развивалась во взаимодействии с 200-летней историко-архитектурной средой, оказавшей влияние на формирование ее специфических особенностей…» Поняла?
– Нет, – честно ответила Ба. – Ни слова.
– Да ну тебя! Ладно, возьмешь домой, почитаешь. Смотри, тут еще: «Вызывает интерес архитектурная символика сооружений, использующая имитированные в строительном материале транспортные средства (корабль, самолет)». Ну, главпочтамт наш построен в виде трактора, киностудия – как корабль, на крыше клуба ДОСААФ самолет стоит, а гостиница «Исеть» сверху выглядит как серп и молот… Хм, хотя я бы ни за что не подумала. Мода тогда такая была. Теперь поняла? Ваш дом – самый настоящий корабль. Надо доказать, что вы – тоже памятник, и тогда не снесут.
Домой Ба пробиралась уже в сумерках, прижимая к груди драгоценную папку с завязками. «Ничего, мы еще повоюем», – бормотала она, адресуясь неизвестно к кому.
Поднявшись на свой второй этаж, Ба остановилась посреди коридора, с трудом переводя дыхание. Да, пожалуй, прав Левушка, по-хорошему надо бы прогулки отложить до весны, потому что таскать на себе сапоги и шубу ей не по силам. Но, с другой стороны, она же не медведь, чтобы сидеть в берлоге, да и жизнь зимой не останавливается. Но к Пустовалову Ба уже не пошла, хотя и очень хотела его обрадовать. Ничего, завтра прямо с утра… Пока она искала в сумке ключи, внизу хлопнула железная входная дверь, да так, что стены заходили ходуном.
– Чего ты тут пыхтишь? Опять куда-то носило тебя? И чего тебе дома не сидится? – со злостью спросила Галина и грохнула на пол две тяжелые сумки.
– Да тяжело в шубе ходить, – миролюбиво ответила Ба. – Галя, хорошо, что мы с тобой встретились. Я тебя попросить хотела: если придет к тебе та женщина вчерашняя, из районной администрации, ты не подписывай пока, пожалуйста, никаких бумаг насчет обмена квартиры, ладно? Может быть, удастся еще дом отстоять, да и обманут они тебя, не дай бог. Я еще помню, как первый этаж расселяли… Надо нам вместе держаться и вместе решать.
– А девка эта приходила уже, с утра прямо, – злорадно сообщила Галина. – Они мне денег обещают дать на ремонт. И просто так еще дадут. Я вот назло тебе перееду! Нашлась нянька, бляха-муха! То делай, это не делай! Ты мне кто? Никто! А лезешь! Я им так и сказала: пожалуйста, перееду с удовольствием!
– Да ладно, развоевалась! – примирительно сказала Ба. – Что, тяжелый день был?
– И не говори, – сразу сникла соседка. – Чуть с ума не сошла.
– Работы много?
– Да работы ни х… нет, там народ такой чистенький бегает, все на машинках подъезжают, ноги не пачкают. В библиотеку под вечер только студенты пришли, ну эти натащили маленько. А коврик на пороге, представляешь, каждый день два мужика приезжают на чистенький менять, – хихикнула Галина, уже успокоившись. – На машине! Ох…ть! Они, значит, на крылечко, грязный-то коврик – хвать – и в машину. Я за ними – куда, кричу, поперли, ложьте на место, а то милицию позову, тут рядом! А мент-то говорит – пускай, мамаша, забирают, они из клининговой компании, у нас с ними договор.
– Из какой компании? – не поняла Ба.
– Из клининговой! – без запинки воспроизвела новое слово Галина. – Ну, уборщицы они, как и я, только называются культурно.
– Так ты теперь тоже в культурном месте работаешь, – польстила Ба.
– А х… ли мне с этого? – пригорюнилась соседка. – Слово ведь лишнее сказать боюсь, весь день, как дура, «здрасьте» да «пожалуйста». Тьфу!
