Я ухмыляюсь.
— Конечно.
Как только я вешаю трубку, дверь распахивается, и врывается Алек.
— Где-то пожар? — Дразню я.
Он смотрит мимо меня.
— Офис. Сейчас же.
Со вздохом я встаю и направляюсь к нему, задаваясь вопросом, какую версию Алека я получу сегодня. Прошло четыре дня с нашего небольшого сеанса мастурбации, и он на грани. В первый день он вел себя так, как будто ничего не произошло, как будто я была занозой в его заднице. На второй день он следил за каждым моим движением с горящими глазами, и, признаюсь, я немного подыгрывала ему, очень медленно облизывала губы и увеличивала время своих растяжек. Это был новый вид развлечения, к которому я не привыкла. Но вчера, на третий день, он разозлился, лаял на каждую мелочь, которую кто-то делал неправильно во время тренировок, особенно Роуэн.
Вероятно, сегодняшний день должен быть интересным.
Когда я подхожу к нему, он бросает телефон на стол, придерживая дверь открытой, чтобы я вошла. Я протискиваюсь мимо него.
— То, что кажется…
Я замолкаю, когда дверь захлопывается, и меня поднимают за бедра две сердитые большие руки. Я смотрю широко раскрытыми глазами на Алека, который еще не взглянул на меня. Он быстро обходит свой стол, усаживает меня на низкий книжный шкаф позади него и вклинивается между моими коленями. Его хватка крепче сжимает мою талию, прежде чем опуститься на бедра, где он меня сжимает, глубокий рокот вырывается из его груди, когда он это делает. Он все еще не встретился со мной взглядом, но я не могу отвести от него глаз.
Он тяжело дышит носом, челюсти плотно сжаты, а дыхание выходит из-под контроля. Взвешенный человек на грани, зрелище само по себе достойное внимания.
— Сегодня я кое-что узнал. — У него низкий грудной голос, как будто из пещеры, грубый и… Боже мой… меня кинуло в пот.
Я медленно прислоняю голову к стене, не отрывая от него взгляда, ожидая поймать его глаза.
— Не хочешь поделиться с классом?
Он хихикает, но это короткий смешок, а затем его глаза встречаются с моими. И я клянусь, что янтарно-зелёный стал темным, как лесная ночь, жгучая и смелая. Он смотрит и придвигается ближе.
— Позволь мне спросить тебя кое о чем, Оукли…
Моя спина изгибается от его хриплого тона, моя голова остается неподвижной у стены.
Он знает.
Он бы никогда не схватил меня, не занял бы идеальную позицию, но все равно держится в нескольких дюймах от меня. Он хочет, чтобы я отступила… Я хочу. Мои руки опускаются рядом со мной, ладони прижаты к дереву.
— Спроси, — смелею я.
Его руки скользят по моей коже к складке, где мои бедра встречаются с тазом. Он ухмыляется, медленно и многозначительно.
— Ты бы хотела, чтобы я, не так ли? — Его голова слегка наклоняется, и глаза скользят по моей груди, наблюдая за скоростью, с которой она поднимается. — Да, ты хочешь, чтобы я.
Мои руки скользят по дереву, крепко сжимая его край.
— Так сделай это.
Его взгляд возвращается ко мне с чистым вызовом.
Вызов принят.
Опираясь на дерево, я скольжу по нему задницей, прижимаясь прямо к нему, но я не останавливаюсь на достигнутом. Я поднимаю ноги, пока не нахожу полку под ними, позволяя коленям согнуться, приходится поддерживать себя. Теперь моя грудь у его лица, мои глаза почти на одном уровне с его глазами, моя киска прижата к его члену. Его ухмылка исчезла, и на ее месте страстный взгляд неуправляемого мужчины, который готов взорваться. Никто никогда не смотрел на меня с таким грубым, непримиримым желанием. Я поднимаюсь дальше, запрокидывая голову назад. Официально умоляя. Требуется всего несколько секунд, чтобы одна сильная рука поднялась и обхватила мою шею, а затем его горячее дыхание коснулось моей кожи.
Его дыхание медленное, глубокое. Обдуманное.
Дрожь пробегает по мне, его хватка усиливается от моей реакции.
— Я разорву тебя на части, Оукли, — шепчет он. — Каждый дюйм тебя узнает меня… почувствует меня. Захочет меня.
Мои бедра сжимаются под ним.
— Так и будет. Ты захочешь всего этого. Но знаешь что?
— Хм? — Я зажмуриваюсь, ожидание убивает меня.
Он проводит губами по моей шее, его член дергается напротив меня.
— Ты не получишь ничего от меня… пока не захочешь ничего от него.
Мое тело замирает, и я медленно поднимаю на него глаза.
Глубокий румянец окрашивает мое лицо, когда я вижу мерзкий взгляд в его глазах, отвращение и недоверие, горящие тяжелым огнем.
— Почему ты позволила мне поверить, что вы с Роуэном были вместе, это выше моего понимания.
— Алек…
Необъяснимый ужас поднимается в моей груди, и я тянусь к нему, но он отстраняется, и я в шоке от того, как сильно это жжет.
— Я не хочу тебя после наступления темноты. — Его глаза порхают между моими. — Я хочу тебя круглосуточно, черт возьми. Никаких исключений.
Я глубоко вдыхаю, и по моим ребрам пробегает покалывание.
Я не могу поверить, что он только что сказал это.
— Ты хочешь меня, я знаю это. Впервые, черт возьми, за одиннадцать лет, Оукли, я вижу это. Твое желание для меня.
Он отходит, и я борюсь с собой, чтобы не дотянуться до него, потому что, если бы я это сделала, что бы это значило? Я бы признала, что хочу мужчину, который годами обращался со мной как с грязью, человека, который смущал и преследовал меня снова и снова. Но, что хуже всего, я бы признала, что хочу брата человека, которого любила большую часть своей жизни.
Я уже знаю, что происходит, и чего хочу. Я хочу Алека в полном смысле, хочу узнать его, почувствовать его, все от него. Но хотеть и признать вслух две совершенно разные вещи. Готова ли я отказаться от Роуэна? Чтобы перейти от одного мальчика Дэниелса к другому?
Алек видит мое внутреннее смятение и хмурится на меня.
— Ты можешь либо ждать, надеясь, либо взять то, что уже принадлежит тебе.
Мои брови хмурятся сильнее, в груди образуется давление.
— И я, черт возьми, уверен, что не прикоснусь к тебе, пока всем не станет ясно, что ты ему не принадлежишь. — Он подходит к двери, сердито распахивает ее, но перед тем, как выйти, поворачивается ко мне. — Ты хочешь меня? — Он поднимает бровь. — Покажи мне.
С этими словами он выбегает, оставляя меня там, где я сижу.
— Привет, пап, — шепчу я, прячась в кладовке.
— Поговори со мной, Оукс.
Вырывается грустный смех. Он всегда мог прочитать меня по моему тону.
— Когда ты вернешься домой?
Он вздыхает на линии.
— Я еще не знаю, малышка. Надеюсь, скоро.
— Папа, где был Алек последние два года? И не говори, что ты не знаешь.
— Он работал на меня, Оукс. Я все это время общался с ним.
— Значит, он даже не пошел тушить пожары? Он вообще настоящий пожарный?
Отец издаёт смешок.
— Да, это так. И, да, он настоящий пожарный. Ты уверена, что хочешь все это услышать от меня? Ты не хочешь спросить его?
— Я спрашиваю тебя, пап.
— Хорошо. — Я слышу, как он садится где бы он ни был. — Ты помнишь, как ты проводила каждую лишнюю минуту в Blackline в детстве и начала работать там в тот день, когда школа подписала твое разрешение?
— Да.
— Ну, Алек уловил твою страсть.
— Блейз?
— Да, Оукс. Все, что ты хотела, это быть частью программы. Ну, все, чего Алек когда-либо хотел, это быть частью тебя.
Меня покидает невеселый смех.
— Перестань. Его жизненной целью было сделать меня несчастной.
— Оукли, это несправедливо. Ты была слепа, а я поклялся восемнадцатилетнему парню, что не буду вмешиваться.
— О чем ты говоришь?
— Алек иногда был суров с тобой, да, но все это происходило из-за его потребности защитить тебя. Для него это было инстинктивно, когда дело касалось тебя. Почти мгновенно. Он сразу увидел тебя…
Мои брови сжимаются.
— Но, Оукс … ты видела Роуэна.
Я качаю головой, хотя он меня не видит.
— Он ждал и надеялся, что ты одумаешься, но ты так и не одумалась. Он присоединился к Блейзу ради тебя, Оукли. Стал пожарным, человеком чести, ради тебя. Он хотел быть лучшей версией самого себя… для тебя.
