Она ненавидела их всех до одного.
Они — все до одного — ее любили.
Люсиль единственная из всех девушек начала заговаривать с Кэрри. Остальных снедала зависть.
— Я здесь уже пять лет, — делилась Люсиль. — Уайтджек нашел меня в одном задрипанном шоу. Он был очень добр ко мне, пообещал, что здесь будет лучше, — и оказался прав!
В планы Кэрри не входило завязывать дружбу с кем бы то ни было, она собиралась полностью посвятить себя работе, но Люсиль чем-то походила на нее. Обе они были отверженными и годились только на то, чем занимались.
— Когда-нибудь я смоюсь отсюда, — откровенничала Кэрри, — и открою более шикарное заведение, чем это. Лучшее в Гарлеме.
— Это мы уже слышали, — захихикала Люсиль.
— А я добьюсь, — с жаром ответила Кэрри. Конечно, она добьется. Иначе зачем все это? Или быть лучше всех, или не жить вовсе.
Ее репутация росла, как на дрожжах. Список постоянных клиентов — тоже.
— Что в тебе есть такого, чего я не заметил? — шутя спросил однажды Уайтджек.
Кэрри раздвинула губы в дежурной улыбке, но глаза оставались холодными.
— Я же тебе говорила: красивая, черная, горячая и совсем юная. Знаешь ведь, что нужно белому хрену?
Уайтджек огляделся. Они были одни в гостиной. Он как бы между прочим сунул руку ей под кимоно.
— Да, девочка, ты оказалась звездой.
— Ясное дело. Я же тебе говорила.
Он все не убирал руку с ее груди.
— Надо было оставить тебя при себе. Снять где-нибудь уютное гнездышко…
Он все больше распалялся. Кэрри скользнула понимающим взглядом по утолщению у него в брюках. Его возбудившаяся плоть рвалась наружу. Раззадорить самого Уайтджека — это кое-что значит!
Кэрри облизнула губы. Она очень похорошела и знала это.
— Почему же ты этого не сделал?
Он начал ласкать ей грудь.
— Маленькие девочки не в моем вкусе.
— Я не девочка, Уайтджек. Я прошла огонь, воду и медные трубы.
— Да уж, — он привлек ее к себе, так что она почувствовала у себя между ног его упругую твердость.
В этот самый миг в гостиную вошла мадам Мей с двумя девушками.
Уайтджек молнией отскочил от Кэрри, но от мадам Мей, с ее глазами-бусинками, ничто не могло укрыться. Она смерила его убийственным взглядом.
— За это, мой милый, полагается платить. Хочешь развлечься с этой крошкой — деньги вперед! — с неподражаемым сарказмом заявила она.
К Уайтджеку вернулось самообладание.
— В тот день, когда я заплачу за это, женщина, я буду конченым человеком.
Мадам Мей трудно было сбить с панталыку.
— Ты сам это сказал, — и она мило улыбнулась.
Девушки прыснули. Звонок с улицы положил конец этой милой домашней сцене.
В гостиную ввалились трое молодых студентов. Мадам Мей встретила их, как родных, предложила выпить и сделала все, чтобы они чувствовали себя, как дома. Она продемонстрировала им своих питомиц.
— Выбирайте на свой вкус.
Кэрри нежно улыбнулась одному и увела за собой в спальню. Он страшно нервничал: красный, весь в поту — казалось, вот-вот даст деру.
— Как тебя зовут, малыш? — промурлыкала она.
— Ген-ри.
— Ах, Ген-ри! Сейчас мы с тобой замечательно проведем время. О'кей, Ген-ри?
Он нервно кивнул. Парню было лет восемнадцать, и он ни разу не был с проституткой.
Кэрри стала раздевать его, бурно восхищаясь его хилым телом. Когда очередь дошла до трусов, она вздрогнула. Тонкий, белый, словно червяк… Она вздохнула.
— У, Ген-ри, какой ты большой и сильный мужчина! Сейчас мы с тобой позабавимся так, как и не снилось. Да, малыш? Да?
Девятого июля 1924 года, после пятинедельного пребывания в следственном изоляторе Бронкса, Джино Сантанджело предстал перед судом, был признан виновным в попытке ограбления и схлопотал полтора года тюрьмы. Он еще легко отделался. Альдо Динунцио отхватил срок два года. Обоих отправили в «Синг-Синг».
Альдо был уверен, что их кто-то выдал, и пылал жаждой мщения.
— Кому, так твою мать, ты говорил об операции? — приставал он к каждому из подельников. — Кто знал о складе?
Те двое так же, как Джино, отрицали свою причастность к утечке информации. Однако Альдо не отставал, и наконец выяснилось, что один из них похвастался перед сестрой.
Альдо был доволен. Наконец-то есть на кого списать неудачу! «Сука! — без конца повторял он. — Должно быть, она донесла копам. Дайте мне выбраться отсюда, и эта сука пожалеет, что родилась на свет!»
Джино пытался отговорить его, но безрезультатно.
— Как только я отсюда выйду, эта сука получит свое. Вот посмотришь.
Джино усвоил, что в тюрьме лучше всего держаться одному и избегать всевозможных осложнений. Он делил камеру со стариком, обвиненным в покушении на убийство. Они старались не откровенничать друг с другом.
Старик шумно мочился в оставленное для этой цели ведро и почти каждую ночь онанировал, когда Джино еще не успел уснуть. Это было омерзительно, но постепенно Джино научился не обращать внимания. Он старался забыть о сексе, о женщинах и их теплой, манящей плоти. Его замучила почти постоянная эрекция, но он не желал облегчаться, как все. У него бывали мокрые сны, после которых он чувствовал себя раздраженным и разбитым.
Отсутствие секса он переносил тяжелее всех прочих лишений и постоянно грезил обо всех тех женщинах, с которыми будет заниматься любовью, когда выйдет на свободу. Чаще других он представлял себе миниатюрную блондиночку, которую встречал у Жирного Ларри. С тех пор, как она дала ему от ворот поворот, он ни разу не заговаривал с ней, но был уверен в успехе. Дайте только добраться до чудо-кнопки, а там… О Господи!
Коста продолжал забрасывать Джино письмами, а однажды его навестила Вера. Она плохо выглядела — так и не вставила два выбитых Паоло передних зуба, а лицо опухло от пьянства.
— Ах ты, маленький ублюдок, — попеняла она. — Память короткая, да? Ни словечка за столько месяцев. Наконец-то я тебя разыскала.
Джино страшно смутился и не мог отвести взгляд от дыры на том месте, где должны были быть зубы.
— Очень мило с твоей стороны.
— Естественно. Зачем человеку мачеха, если она не может нанести один-единственный визит? Говорю тебе, Джино, больше я сюда ни ногой. С меня хватило, когда приходилось навещать Паоло. Увидимся, когда выйдешь. Ладно?
— Где старикан?
— Этот гад стянул все мои деньги и сделал ноги. Как раз, когда я выписалась из клиники. — Она показала на свой рот и жалко улыбнулась. — Должно быть, ему не понравился мой фасад.
— У меня есть баксы — если захочешь вставить зубы.
