после плюхнулся на соседнюю подушку, пока я переваривала сказанное, а после закипала.
Но смысл ему высказывать что-то. Он же нарочно меня провоцирует. Но внутри все обивается лавой, потому что вулкан проснулся по щелчку.
Не надо Самар. Не стоит он того. Но я уже обернулась и смотрела в наглый профиль.
– То ли показалось, то ли нет, но льстишь ты себе отменно.
– Правда? А не ты ли тряслась здесь все эти двадцать минут и обматывала тощую задницу колючей проволокой.
– Ну ты и хам. Тощую?
– По крайней мере оценив параметры выпуклостей я там не обнаружил.
– Глазомер у тебя сбит, но доказывать что-то я не собираюсь. Лучше с потенцией разберись, рановато она у тебя поселилась, – отворачиваюсь чувствую себя победителем в дурацком баттле.
Но Давид резво укладывает меня на спину, еще и забирается сверху.
– Ты что творишь? Слезь с меня, – начинаю бить его кулаками, но обе моих руки оказываются зажаты огромной ладонью над головой.
Усмехается и устраивается поудобней между моих ног, которые из-за атласной ткани разъезжаются. Предатели.
– Это не смешно уже. Быстро слез.
Брыкаюсь, но все без толку.
Смотрю в его нахальные глаза и жду, что задумал он дальше.
– Значит, ты решила меня задеть словами в ответ на то, что на такую как ты у меня член не встанет?
От его прямолинейности я сначала была озадачена, но разве я не знала, что он такой? Чего удивляться?
– Да я бы скорее умоляла его этого не делать раз уж на то пошло. Попробуй хоть иногда не думать о себе и о том, что все вертится вокруг тебя. Я, кажется, об этом уже говорила и «тонко» намекала.
– То есть тебя не волнует моя потенция, – намеренно двигает своими бедрами и в мою промежность упирается огромная дубина размером с мою ногу.
Пытаюсь отползти, но, по сути, будто трусь. Какой позор.
– Мне показался писк? Или ты стонала только что?
– Чего? Да ты прямо воняешь нарциссизмом и самолюбием.
– Значит это была не ты? – снова двигает бедрами и происходит какая-то нездоровая ерунда, иначе не назовешь.
Он своей дубиной нажимает куда-то… Да куда еще? Куда надо, это же очевидно, и я пищу. И пищу от того, что при попытке застонать прикусываю язык до боли.
– Давид, я так понимаю, что эта игра тебе каже-а-ах, – не дает договорить и проворачивает тот же трюк, – черт побери… ты что творишь?
– Да, это и правда была просто мышь. Ты не умеешь стонать, Самар.
– Да пошел ты…
– Куда? – перебивает и ложится так, что я даже дышать не могу.
– К дьяволу, да поскорей, пока я могу дышать.
– У меня к тебе предложение.
– Сразу говорю «нет». Слезай.
– Так вот, – привстает и я выдыхаю. – Если твои трусы мокрые, то ты спишь голой со мной сегодня. Если они сухие, то я иду в другую комнату.
– Да ты… – начинаю быстро елозить и биться.
– Ты дерешься? Или мне показалось?
– Конечно я дерусь. Я дерусь за свои трусы.
– То есть признаешь, что намокла?
– У меня и под мышки мокрые, тоже будешь проверять? Я вспотела.
– Вспотела? – смотрит как на ненормальную, хотя такой я ощущаю себя сама, а потом начинает смеяться, но не слезает.
– Все? Посмеялся на ночь? Вот и славно. Теперь баиньки.
– А я ведь не шутил, – теперь его взгляд такой сосредоточенный.
Давид не отводит взгляда, медленно опускает голову к подбородку и целует его. Целует? Точно целует. Но смотрит в глаза, как и я в его.
Двигается дальше своим ртом к грудной клетке. Касается открытой кожи губами и колет щетиной, а руки опускаются к талии. Завороженная, не иначе я просто лежу и дышу отрывисто, прерывисто, часто, в общем дышала я через раз. Нахожусь в водовороте его взгляда и пропускаю момент, когда его пальцы скользнув по животу залезают под штаны и трогают трусы.
А после я понимаю разумеется, что руки мои были свободны. Их не удерживали. Потому и срываюсь. Как и говорила. Кулаки были готовы драться. Я и ударила. Может быть, не так сильно, как бьют мужчины, но видимо ощутимо. Потому что он схватился за нос и перекатился с меня громко выражаясь. Громко и нецензурно угрожающе.
Сжимаюсь в комок, потому что практически чувствую, как его руки хватают мое горло и сжимают его до предсмертного хруста. Брр… жуткая смерть.
– Твою ж… блядь… мать… – он вскакивает на ноги, и я наблюдаю за тем, как капает кровь, а после замечаю то, в чем была просто уверена, когда он ложился в постель.
– А-а-а-а… – пищу словно очумевшая. – Боже, убери ее. Так и знала…
– Кого ее? – он на секунду отвлекается от своей боли и смотрит непонимающе.
– Дубину свою. Стоишь размахиваешь тут ею на всю комнату.
– Ты про мой член сейчас говоришь?
– Фу… Давид, я серьезно.
– Ну так спрятала бы свои мышиные глаза, а не пялилась бы на него, – и в знак своей правоты выпрямляется как бы помахав им.
Я и правда на него смотрела все это время?
Округляю глаза и поднимаю их вверх, смотря как этот гад улыбается.
– Я сейчас в ванну, смою кровь и остановлю ее, а когда вернусь, должен увидеть твой маленький зад голым.
– Что? Совсем охамел? Я с тобой ни на что не спорила.
– Рад, что ты не решила, будто я шучу, – с этими словами его зад, скрывается в дверях уборной.
А вот что делать мне, я не знаю. Бежать вон из комнаты куда страшней. Те, если поймают, даже не спросят имени и враз сдерут одежду. Остается только отсиживаться тут и надеяться, что Давид юморист, просто очень несмешной.
Поднялась с кровати и стала ходить по комнате. Нервно меряя ту шагами. И мне на глаза попался стул.
– Точно.
Подбежала к нему, схватила и рванула в сторону двери, но как только начала устанавливать его так, чтобы спинка уперлась под ручку, он открыл ее.
– Ты что делаешь? – спрашивает, оценивая картину.
– Стул стоял… не в том углу. И я решила его переставить. Мимо проходила с ним в общем.
Схватила дурацкую табуретку и пошла в другую сторону.
– Ну-ну. Мимо она проходила.
Слышу его насмешку. Оставляю предмет мебели и оборачиваюсь. Давид уже в постели. Его одна нога согнута, но по пояс он укрыт. Недолго смотрю на него и неспешно следую к кровати.
– Я жду.
– Чего?
– Могу включить музыку. Так даже интересней будет.
– Послушай, это и правда несмешно.
– Именно. Будешь знать, что бывает с маленькими языкастыми
