и как оказалось рукастыми девочками.
– Давид, извини меня, конечно, но твой разбитый нос следствие того, что ты залез в мои трусы.
– Штаны. До трусов я не добрался.
– Все равно. У нас договор.
– У меня и у твоего отца. Ты составляющая этого договора.
– Да плевать. Я человек. А он пусть делает что хочет.
– Даже так? Поставишь папочку под удар?
– А мне казалось, что ты умный.
– Теперь ты и в этом сомневаешься?
– Хватит. Я хочу спать. И спать, не переживая за свою честь.
– Могу спеть колыбельную.
– Странно. Раньше я в тебе таких юмористических наклонностей не наблюдала.
– Раньше в моих руках не было таких, как ты.
– В этом и проблема. Я не в твоих руках. Я здесь временный элемент.
– Учитывая сумму, которую должен мне твой отец, пробудешь ты в этом статусе долго. Привыкай.
– К чему?
– Ни к чему. Ложись спи, – его тон резко меняется на грубый и властный, такой каким я слышала его постоянно до этого вечера.
Не говорю ни слова. Ложусь в постель зная почему-то, что больше он ко мне не прикоснется и даже пытаться не будет.
Отворачиваюсь от мужчины и закрыв глаза долго лежу, а после все-таки засыпаю.
Первое, что чувствую, просыпаясь от долгого сна, это тепло. Моя одна рука подо мной, а вторая перекинута через что-то большое. Глажу пальцами это что-то, и оно прогибается, а после ощущаю, что меня саму обнимают. Крепко так, приятно.
Одна моя нога переплетена с чем-то твердым, не дающим простора для движения.
Делаю глубокий вдох и мой нос улавливает аромат, который вряд ли я когда-либо ощущала. Это не парфюм. Точнее не только он, это запах тела. Я бы назвала его красивым.
Объятия становятся более нежными, а руки… Точно руки, приходят в движение… Движение по моему телу.
Большие ладони спускаются к моей попе и сжимают ее, а после прижимают бедра к чему-то твердому. Чему-то что я ощущала вчера на том же месте. И не стану спорить – было приятно. Как и сейчас.
Значит этот гад, все же решил действовать вот так? Пока я сплю. Пока ничего не понимаю.
Приоткрываю глаза и первое, что вижу его твердую шею, покрытую щетиной. Кадык, который, движется иногда. И его дыхание, которое скользит по моему лбу, когда я приподнимаю голову и смотрю на его лицо.
– Зато не скажешь, что ты не спала и ничего не понимала, – произносит хрипло и так красиво, а после резко переворачивается со мной и я оказываюсь на нем верхом, а та рука, что обнимала его оказывается под ним.
Вытаскиваю ее кое-как и пытаюсь отодвинуться дальше, потому что мы опасно близко находимся друг к другу. Наши губы почти соприкасаются.
– Отпусти.
– Чего это? Сама стала обнимать, ноги закидывать.
– Я привыкла спать с медведями рядом, вот по привычке и закинула ногу.
Что я несу.
– Вот и думай дальше, что я медведь, Самар. Что еще ты с ними делаешь? – пальцы сильней впиваются в ткань пижамных штанов и делают больно коже.
– Зря стараешься, Давид.
– Не понял, – смотрит так, будто и правда не понимает.
– Я в твоей постели если и окажусь, то только потому, что в мире не останется больше продолжателей жизни.
– Хочешь открою секрет, о котором ты видно не задумывалась, – шепчет словно искуситель и я замираю. – Ты слишком высокого мнения о себе, девочка. А я не пресноводный.
Скидывает с себя мое чуть ошеломленное тельце и встает с постели.
– Вот и отлично, – выхожу из состояния «мертвой овцы». – Значит держи себя в руках.
Беру вещи и ухожу в ванную комнату ощущая странную горечь.
– Ну и к черту тебя. Придумаю другой план спасения.
Через неделю мы с Давидом снова поехали на какой-то ужин. В этот раз публика была куда более взрослой. И сама атмосфера пришлась по душе. Сразу понятно стало, что тут не криминального рода люди.
Мое платье было куплено за кучу денег в разы превышающее весь мой гардероб. Разговоры сводились к бизнесу. Язык мне этот был непонятен, поэтому я поддержать их могла с трудом. Но это и не требовалось на самом деле. Потому что говорили в основном мужчины, а женщины, которые соответствующие их возрастам, улыбались, как и я, переговариваясь иногда чуть слышно.
После тех выпадов Давида на дне рождения его друга он больше никак не показывал свою заинтересованность во мне. Мы здоровались, желали приятного аппетита друг другу, если оказывались за одним столом, что было редким случаем и все. Почти все время он отсутствовал.
– Ну как дела, дочка? – встретились с мамой в очередной раз, и она задала свой главный вопрос.
– Про мои ты спросила, значит сейчас тебя интересует я и он? – она кивнула улыбнувшись. – Никак. Мы почти не общаемся.
– Как же так?
– Его нет дома. А когда он там мы не пересекаемся.
– Самар, у тебя мало времени.
– Я передумала, мам.
– То есть?
– Не выйдет ничего. Он… Не думаю, что возможно сделать то, о чем мы говорили.
– Дочка, он просто мужчина. Тебе даже делать ничего не нужно.
– Ага, тебе просто сказать. Для постельных развлечений я может и сойду, по его мнению, но не думаю, что одна из игрушек, которой я стану, достойны быть женой не на фиктивной основе. Да и мораль этого всего… Я не хочу торговать собой.
– Самар, ты не понимаешь. Жизнь, которая тебя ждет, потом будет адом. Я не представляю даже, что может быть. Но Дахи уже ищет тебе нового мужа.
– Что? Как это?
– Вот так. По каким-то узким кругам, кому доверяет видимо, он рассказал, что ты скоро будешь свободная женщина и готова к замужеству. Я слышала его разговор с каким-то мужчиной в кабинете.
Перед глазами все побелело за секунду. Картинки будущего теперь были омрачены и запятнаны грязью, болью, омерзением.
– Поверить не могу.
– Прошу тебя, сделай все что можешь. Что если Давид в итоге поймет, что ты не только для постели ему подходишь?
– Это даже звучит отвратительно, мама, – в горле встал ком с запахом гнили.
Я ощутила себя уже запачканной. И что же лучше в таком случае?
– А может быть смерть лучше?
– Не смей даже думать о таком, Самар. Не смей… Только не это…
– Я уже не знаю, мама. Отец сделает все, чтобы разрушить на своем пути ради своих целей любые преграды.
– Он не всесильный, Самар. Иначе бы он не бежал, да еще так скоро. Не просил бы помощи у других, посторонних.
– Не
