Глупенькой Алена никогда не была. Класса до седьмого даже и училась неплохо. Но сама перспектива поступать куда-то после школы, надрываться сдавать экзамены, волноваться, чтобы потом еще трястись при поступлении на работу… Такая перспектива никогда ее не прельщала. Нет, Алена ни разу не пожалела о том, что ей не пришлось учиться.
Даже в самом начале замужней жизни она относилась к своему образованному мужу несколько свысока. Он ведь в Питере был приезжим, иногородним. Тот, кто когда-нибудь жил без прописки, без сомнения, хорошо знает это унизительное во всех смыслах положение. Без прописки ни жить, ни работать в Питере Алексей бы не мог. Это была объективная реальность того времени. Сохранилась она и теперь. Но только сейчас, получив благодаря своему бизнесу независимость в средствах, а значит, и возможность купить собственное жилье, построить дачу, Алексей обрел полную независимость от своей жены. Правда, независимость эта не особенно была ему нужна. Жили они в целом дружно. Хозяйство вели крепко. Алена звезд с неба не хватала, но уж что было ее, того из своих цепких лапок не выпускала. И за эти годы она уже привыкла не мыслить своей жизни без Алексея. Да что говорить, она его любила! Она считала его своим, точно так же, как по праву считала собственностью какой-нибудь шкаф, стоящий у них в спальне, их дачу, их квартиру, наконец, их сына. Тем обиднее ей показалась сегодняшняя ситуация.
«Я ее припугну! – осенила Алену новая мысль. Она обрадовалась, когда вспомнила, что у Алексея есть пистолет. – Так и скажу этой шлюхе: «Если увижу тебя на горизонте еще раз, так и знай, пристрелю!» Ей очень понравилась эта идея, и, полная решимости бороться за свое личное счастье до окончательной победы, Алена вытащила пистолет из укромного уголка и, прикрыв сверху носовым платком, положила в свою модную сумку. Ей не приходилось раньше обращаться с оружием, и мысль о том, что надо проверить, заряжен ли пистолет, даже не пришла ей в голову. Было достаточно, что он просто есть. С сознанием своей правоты, с уверенностью в своих силах она захлопнула дверь и выскочила на улицу с намерением поймать частника или такси.
Алексей Фомин снова пошел в гараж и вывел из него бело-перламутровый «мерс». В который раз он порадовался этому сияющему красавцу. Хотя правильнее было бы называть машину красавицей. Мерседес – женское имя, к тому же испаноязычное и произносится с ударением на предпоследнем слоге. Мерседес – означает милосердная. Это одно из прилагательных к имени богоматери. Мария милосердная, то есть Мария Мерседес. Мы же называем эту машину грубо, по-мужски – «мерин». А мерин – это, между прочим, кастрированный конь. Пример полного несоответствия представлений и сути.
Легкость и плавность форм его красавицы, благородное сияние полировки и престижный фирменный знак на капоте всегда приводили Алексея в замечательное расположение духа. С удовольствием подчиняясь быстроте и маневренности хода, он вырулил на проспект. Свой дом он нарочно объехал стороной. Думать о ссоре с женой сейчас не хотелось. Как-нибудь все равно утрясется!
Пронеслась за окном полоса парка, показался вдали чей-то памятник. От метро расходились по своим делам люди. Алексей свернул на указанную Наташей тихую улицу. Вот и вывеска ресторана. Фомин напряженно вглядывался в вереницу стоящих у обочины машин. Московский номер отчетливо выделялся среди других знаков. Впереди было свободное место. Алексей тормознул и осторожно припарковался. Возле машины не было никого. Алексей вышел и заглянул через ветровое стекло внутрь. В салоне играла музыка. Впереди, на месте пассажира, откинувшись на подголовник, с закрытыми глазами полулежала Наташа Нечаева. Он уже поднял руку, чтобы стукнуть в стекло… И остановился. Как же давно они не виделись! Действительно, иди Наталья навстречу ему по улице, он бы ее не узнал. Но не потому, что она постарела. Это была в чем-то уже совершенно другая женщина. Хотя и волосы ее так же, как и в те годы, оказались распущены сплошной волной, доходящей до плеч, так же перламутрово розовели губы. А на щеке возле уха по-прежнему темнела круглая родинка, о которой, оказывается, он давно уж забыл. И все-таки перед ним была другая Наташа.
Она то ли дремала, то ли спала, и по всему ее лицу была разлита спокойная уверенность. Сердце Алексея забилось. Какая, оказывается, глупость утверждать, что все женщины старятся к сорока годам! Во всяком случае, та женщина, что оказалась сейчас перед ним, очень ему нравилась. Он даже и не смог бы сразу объяснить, чем именно. Может, более округлым овалом лица, раньше оно казалось слишком худым, а скорее – отсутствием той нервности, которая была присуща ему раньше. Вот уж не думал Алексей никогда, что женщины с возрастом могут меняться и в лучшую сторону. С некоторой тревогой он вспомнил о том, что и ему-то уж тоже не двадцать лет. Но возраст мужчин не имеет в массовом сознании критических отметок. Он улыбнулся. Оказывается, он и не подозревал, что так будет рад видеть Наташу.
– Привет, соня! Ты спишь? – Алексей отворил дверцу ее машины.
Наташа шевельнулась и открыла глаза. «Адажио» Джиозотто раскатывалось по салону в лучших традициях женских журналов. Она протянула руку и выключила звук.
Алексей вдруг вспомнил ее милую ироническую гримаску. Сейчас Наташа нежно улыбалась. Он пожалел, что по дороге не купил ей цветы. Наташа выскользнула из машины наружу, протянула к нему обе руки, обвила его шею, на миг прикоснулась к щеке, пахнула ароматом духов и сказала:
– Ну, здравствуй, дорогой! – и отпрянула.
Он не ожидал такого начала, но тут подумал, что глупо вести себя так, будто между ними ничего не было, кроме дружбы. Ведь не просто же они были тогда знакомыми, не просто.
Он притянул ее назад и поцеловал в щеку. Вообще целоваться он не любил из-за ощущения чего-то въедливого, неприятного, пристающего к его рту, которое возникало из-за губной помады, которой пользовались женщины. Сейчас он ни о чем таком даже не подумал. Ему захотелось поцеловать ее по-настоящему.
– Спасибо, что приехал! – Она с улыбкой чуть отодвинулась. Это движение он узнал. Так она делала и раньше. Плавно ускользала куда-то вбок, точно рыбка.
– Постой, мы так давно не виделись, – он поймал и обнял ее. Ее плечи сохраняли девическую хрупкость, талия была почти такой же тонкой и поцелуй оказался упоительным.
Что еще составляет тщеславие мужчины, как не счастье чувствовать себя господином в глазах женщины? И Алексей разнежился, размягчился в теплом сиянии ее глаз и снова с удовлетворением уверился, что он, как и прежде, желанен, любим, оценен по достоинству. Они стояли на улице возле дороги, на виду у людей, и никому до них не было дела, а им тем более не был нужен никто. И только швейцар через окно ресторана не без удивления наблюдал за их свиданием, думая про себя: вон она как поворачивается-то, жизнь!
