Но слезы, появившиеся в его глазах, когда она заговорила об этом, выслушав его сбивчивый, откровенный рассказ, потрясли ее так, что она, улыбнувшись его наивности, чуть сама не расплакалась.
А потом в ее душе возникло неприятное ощущение собственной дурной искушенности, которая показалась ей такой тяжестью, что она внутренне отпрянула от Дэна, этого ребенка-мужчины, который за несколько часов пути устроил в ее душе такой кавардак.
Но, испытывая какую-то странную ответственность за Дэна, она убеждала его в том, что она не нужна ему, что это всего лишь наваждение, случившееся с ним потому, что она его первая «взрослая» женщина – и для него это так ново, что он, конечно же, потрясен… Но это совсем не любовь, ему показалось, это лишь увлечение… А он не понимал, просто не мог понять, о чем она говорит.
Она подавляла в себе желание, пытаясь затоптать собственную искушенность, она оберегала его от собственного тела, а он…
Он ощутил то усилие воли, которое потребовалось ей, чтобы отпрянуть от него сразу же после их единственного поцелуя, и это ощущение опьянило его и придало ему уверенности.
И, внезапно почувствовав эту уверенность, Арабелла поняла, как ей хочется покориться… И тогда она медленно постелила постель и, сев на ее край, стала так же медленно раздевать его.
В льющемся из окна купе свете сумерек ее руки казались ему голубыми птицами, порхающими над ним. Он знал, что как только совсем стемнеет, они приедут – и все закончится. От этого ему хотелось кричать, но он лишь сжимал кулаки, словно пытаясь удержать заходящее солнце.
Арабелла же вдруг присела на ковер и быстро сделала губами все, что нужно, – и ему стало легче.
А потом она сидела рядом с ним и спокойно объясняла то, чего он не желал понимать. Словно заколдованный ею, он послушно лежал и слушал, внутренне не соглашаясь, но и не противореча. А когда она замолчала, он, потянувшись к ней всем телом, уложил ее в постель и даже сумел сделать так, что она застонала от наслаждения…
Они оделись в полном молчании и, взявшись за руки, сели – поезд подходил к Труро. За окном купе было уже совсем темно, только желтоватым пятном светился закат.
Поезд в последний раз покачнулся и остановился.
– Уходи, – сухо приказала она.
Он не ответил. Ей даже показалось, что он уснул, прислонившись к стене, и во сне почти отпустил ее руку.
И тогда она встала и, тихо собрав вещи, стала открывать дверь купе. И тут вдруг услышала щелчок, а в следующее мгновение уже лежала на сиденье – Дэн запер дверь и в отчаянии удерживал ее. Арабелла взяла его голову и прижала к своей груди. Но в ответ на ее почти материнскую ласку он стал губами расстегивать молнию ее дорожного комбинезона.
– Пусти меня, Дэн, – бормотала она.
Он в отчаянии целовал ее грудь и шею, но, собравшись с силами, Арабелла решительно оттолкнула его и, застегнувшись, выбежала из темного купе. Она шла к выходу, пряча лицо от задержавшихся в вагоне пассажиров.
На ярко освещенной платформе действительно стояла девушка – невысокая, с опущенными худыми плечами под тонкой ветровкой, с круглыми очками на узком лице, из-за которых стеснительно глядели милые, влюбленные в кого-то глаза. Губы чуть приоткрыты – как она волнуется!
Арабелла поймала себя на том, что почти издевается над Виви, зная, что та ждет – не дождется тяжеловолосого красивого мальчишку, который так легко изменил ей, опьянев от нового, безумного чувства, захватившего его в этом вагоне.
Ей даже захотелось спрятаться где-нибудь и посмотреть, как сейчас выйдет Дэн и что он будет делать со своей влюбленной Виви.
«Как тебе не стыдно!» – одернула она себя и, опустив глаза, прошла совсем близко от захваченной ожиданием девушки. На Арабеллу пахнуло какими-то сладкими девичьими духами, и она, не удержавшись, на миг подняла глаза и увидела на щеках у Виви такие же пятна, какие пылали совсем недавно на щеках ее мальчика, ее Дэна. Вдруг Виви вздрогнула и побежала к вагону, а Арабелла, перехватив рукой ремень своей дорожной сумки, скрылась, не оглядываясь, за дверью ярко освещенного вокзала.
Первый день в родительском доме прошел радостно, с большим семейным застольем, с чаем в саду, с бесконечными расспросами и подарками. А на следующее утро Арабелла проснулась раньше всех и отправилась бродить по уютному старому дому, окруженному со всех сторон аккуратным тенистым садом, который по меньшей мере шесть месяцев в году держал большую часть дома в прохладной полутьме. До сегодняшнего утра Арабелла почти не думала о Дэне и не вспоминала его. Но этой ночью он вдруг приснился ей, она проснулась с тоскливым ощущением того, что во сне потеряла что-то важное, и долго не могла вспомнить, что же именно. Но потом, бродя по сонному дому, вспомнила и свой сон.
Ей снилось, что она, гуляя по какому-то саду, ищет в нем ветку омелы. Найдя цветущую омелу, обвившую молодой дуб, она достает из кармана маленький перочинный нож и пытается срезать ее. И вдруг замечает, что почти рядом с нею, под висящими ветками омелы стоит Дэн и целует хохочущую Виви, которая вдруг поворачивается к Арабелле и смеясь говорит ей: «Это ты научила его целоваться! Иди к нам». Арабелла пытается спрятаться, но деревья хватают ее своими ветками и подталкивают к Виви, которая оказывается вдруг Эммелиной. На глазах Дэна Эммелина раздевает Арабеллу и опускается перед ней на колени. Дэн в ужасе смотрит на это и закрывает лицо руками, а потом превращается в огромный нарцисс – и тогда Эммелина подходит к цветку, целует его лепестки, после чего поворачивается к Арабелле и кричит, гонит ее из сада. И, убегая от нее, Арабелла понимает, что больше никогда не сможет вернуться сюда…
То, что она вспомнила сон, не избавило ее от беспокойства. Арабелла вернулась в свою спальню, разделась и, снова закутавшись в легкое одеяло из лоскутков, которое сшила когда-то сама, попыталась вспомнить Дэна – и не смогла: его лицо ускользало от нее, словно форель, за которой она наблюдала в детстве, стоя по колено в прохладной озерной воде. Память, подстерегавшая ее в этом доме повсюду, постепенно убаюкала ее этими далекими, безоблачными картинами…
Она проснулась оттого, что услышала голоса в саду: мама что-то рассказывала своим звонким голосом – но кому? Арабелла встала, подошла к окну – и тут же отпрянула: под раскидистой старой грушей, куда еще вчера вынесли плетеную мебель – круглый стол и несколько кресел – сидела мама и беседовала с кем-то, одетым в темно-зеленую бейсболку и такого же цвета бермуды. На столе лежала черная коробка, похожая на маленький диктофон. Арабелла быстро надела легкое платье, вернулась к окну и прислушалась. Мама рассказывала старую детскую сказку о коричневых человечках.
