М. Зайцева.
— Сухой, давай не будешь вперед лезть, — Вася сегодня, на удивление, нервный. Это выражается в многословности и резких, отрывистых фразах.
Я не понимаю, с чего такие танцы. Все штатно, все нормально.
Сейчас зайдем, сделаем дело — и все. После этого — заслуженный покой.
Я курю, оглядываю офис нужной нам конторы. Хороший кусок, неплохо размахнулся Витя.
Витя — это хозяин этой фирмы. Непонятно, как пролез в бизнес, учитывая, насколько здесь все давно плотно занято. Но пролез. И сразу захапал несколько кладбищ. Причем, не только новых, но и старых. Где давно, вроде, не хоронят, но за хорошее бабло… Короче говоря, по ситуации понятно, что Витя вылез не пойми откуда, знакомый мент пробивал его, но он не из них. И не из наших. Похоже, пока пацаны сферы влияния делили, он просто внаглую дернул кусок. И ни с кем не поделился.
Я выяснил чисто случайно. Все же Питер — большой город, кладбищ — дохренища. Основных конкурентов в лицо, само собой, знал…
А тут проморгал. Потерял немного хватку. Расслабился.
Витя сидел тихо, как мышь под веником, и только это и спасало.
До поры до времени.
Я узнал чисто случайно, пробил, проверил. И, сука, не поверил сначала.
Потом еще раз проверил.
И понял, что не только я слошил, но и мои конкуренты. А, значит, надо брать.
Я поговорил, где надо, все удивились наглости. Ну и, само собой, кто первый встал, тот и забрал. Тут я подсуетился. Неплохая прибавка к бизнесу. Как раз нам с Шипучкой надо.
Сигарета еще не кончилась, нервный Вася рядом напрягает, а потому я позволяю себе отвлечься и подумать о приятном.
А в жизни этой гребанной у меня только одна приятность — Олька.
После швыряния сковородкой и охренительного по удовольствию наказания, от которого до сих пор круто так все сжимается внутри, стоит лишь вспомнить, прошел месяц.
Хороший такой месяц. Сладкий.
И Олька моя — сладкая.
И счастливая.
А я счастливый, что она — моя.
Что у нее на пальце — мое кольцо.
Что у нее в животе — мой ребенок. Маленький совсем.
Она мне показывала в книгах специальных, медицинских, какой он сейчас. А я смотрел — и не верил. Реально? Реально так? Он — там? Такой?
Смотрел на ее живот. Плоский. Странно так. Она говорила, примерно три недели. Три недели он там.
После этого я, собственно, кольцо и притащил.
Самое лучшее купил, самое дорогое.
И она смотрела на меня… Я никогда ее глаз не забуду. Такие огромные, такие… Бл*…
В церкви видел такое. На иконах.
Вот так вот и верующим станешь…
— Сухой, че-то жмет мне. Может, не сегодня? — бухтит Вася, опять нервируя. Много слов. Чересчур.
Я бы и сам не сегодня. Но надо. Завтра Витя свалит в Москву. И я даже знаю, к кому он свалит. Потому и подсуетились наши. Если он там защиту найдет… Черт, война будет. А мы уже вроде отвыкли. Уже все поделили. И только столичные все лезут и лезут, хапают и ртом и жопой, и никак не успокоятся. Через Витю запросто подомнут весь ритуальный бизнес. И никто не вступится. Потому что хитрого Витю кто-то надоумил сделать все по закону. Не по государственному, само собой. Тут у него не подмажешься, проверяли.
Нет, по нашему закону. Который, сука, однозначный. И никакой апелляции.
Если недоволен…
Война.
При удачном раскладе.
При неудачном…
Короче, говоря, это я очень вовремя его сейчас поймал.
— Сам все знаешь. Не бухти, а?
Вася затыкается, косится на ребят в соседних машинах.
Я докуриваю. Мысленно прошу прощения у Шипучки, которой обещал, что все. Что завязал. Что больше не в теме. Как она радовалась! Как она смотрела на меня!
Верила.
И не мог я ей сказать, что надо хвосты занести, вопросы закрыть. Выйти нормально. Так, чтоб не было ко мне дел никаких. Да и до конца с моим бизнесом не выйдешь. Это понятно всем же. Но минимизировать риски. Оставить только крышу, которой нормально отстегивать. И потом, возможно, уйти из этого бизнеса, потому что до конца его не залегалишь, и взять другой. Уже честно. Уже так, как надо. Чтоб не придрались. Чтоб не стыдно было.
Перед сыном, которого она родит.
Поэтому правильно делала моя Олька, что верила. Что ребенка мне решила подарить.
Я обещал, что завяжу.
Я реально так и собрался сделать.
А это… Просто последняя гастроль.
И к тому же…
Это же не себе. Это нам.
Это тому маленькому, что у нее в животе. На хорошую школу в Англии.
Олька и не узнает ничего.
Выбрасываю сигарету, и это сигнал.
Открываются двери, выходят ребята. Я впереди. За мой Вася. Все, как всегда.
Здание офиса большое, специально построенное под фирму. Внутри красиво. Евроремонт. Размахнулся Витя, ничего не скажешь.
Красивая секретарша, хлопает, как рыбка-гуппи, губищами, что-то бормочет, пытается задержать.
Ребята ее блокируют, а мы сразу в кабинет директора.
Все просто. Схема отработана до мелочей и вообще не оригинальна. Голая сила, наглость и нахрап. Все, как совсем недавно, еще пять лет назад. Сейчас такое, конечно, встретишь, но уже не так часто. Все стали, типа, цивилизованные.
Витя глупо моргает белесыми ресницами, краснеет, бледнеет… И без слов все подписывает.
Я удивляюсь, как все легко прошло, никаких воплей, никаких слез.
Что-то шучу даже, на отходняке.
А потом начинается маски-шоу.
И, сука, очень качественное.
Настолько, что мои ребята, кто дергается невпопад, получают пули. Боевые. И никаких предупредительных выстрелов и тройных поклонов с подскоком, как это должно быть. Все резко и жестко. Уже по одному этому понимаю, что не местные. Не наши. Значит, либо Витя сгонял в столицу раньше, подсуетился, либо… Либо меня подставили. Оба варианта херовые. Я не дергаюсь, ловлю взгляд Васи, полный досады и понимания ситуации.
Он как раз диплом в этом году должен был получить.
Когда нас ведут в машину, я поворачиваюсь и долго смотрю на Витю. Так, что он из красно-белого становится зеленым.
Да, сука, ты все правильно понимаешь. Все правильно.
На допросе становится совершенно понятно, что по нам работают столичные. Гастролеры, мать их.
Значит, скорее всего, первый вариант. Но и второй не исключается.
Я понимаю, что мне светит, а потому спокоен. Раз столица, то не рыпнешься. Надо вывести ребят из-под удара. Хоть кого-то. И надо…
Сука, надо как-то сообщить Шипучке.
23. Примерно девятнадцать лет назад
В комнате с белым потолком… (с)
Комната — белым, простыни — красным.
Где ты? Зачем я? Как теперь жить?
Плакать — не стоит. Слезы — напрасны.
Это — как рана. Будем лечить.
Лечим — делами. Лечим — работой.
Лечим — и верим, все будет так.
Где ты? Не важно. Где ты и кто ты —
Это — пустое. Это — пустяк.
М. Зайцева.
Я прихожу в себя в больничной палате в гинекологии. Смотрю в потолок. Зайчики прыгают. Блеклые какие-то. Серые.
Голова кружится. Болит. Только голова, слава Богу. Не знаю, как бы я вынесла, если б болело еще и там…
Чувствую себя странно. Словно лечу куда-то, и в то же время грудь давит. Наверно, это от наркоза. Наверно, пройдет.
— О, пришла в себя!
Резкий голос.
Тяжело поворачиваю голову.
Рыжеволосая девушка, грызет яблоко, смотрит на меня.
— Ты как? Врача позвать?
— Не… — облизываю сухие губы наждачным языком. — Пить…
— Сейчас…
Она суетится. Прикладывает кружку к моему рту. Я пью, закашливаюсь, и наконец-то чувствую боль в низу живота. Тупую. Тяжелую. Давящую. Она даже не в низу живота. Она в голове. Шибает сразу и сильно.
Я отталкиваю кружку, сгибаюсь, валюсь на бок. И вою. Мне кажется, что вою. Но на самом деле, я просто сиплю, тихо, беззвучно практически.
— Эй, ты чего? — пугается рыжеволосая, — больно?
Она выбегает из палаты и скоро возвращается с медсестрой.
