— Папа, что себе позволяет эта хамка? — подала свой голос блондинка.
Папа значит.
— Владимир, мне кажется, вам стоит покинуть палату, — тут же заявил Владимир Аркадьевич, обнимая меня за плечи.
— Почему это?
— Потому что я не потерплю такого тона от твоей дочери в отношении моей невестки.
— Бред, ты меня выгоняешь из-за… — декан сжал губы, бросая на меня ненавистные взгляды.
— Да. И не устраивай сцен, где твой хваленый профессионализм, — усмехнулся Владимир Аркадьевич.
— Что ж, Алла, пошли, а с вами, Синицына, мы ещё поговорим.
Да я и не сомневалась, что поговорите.
— Как ты мог бросить меня одну с ними? — сразу же пошла в атаку Галина Петровна, когда нас покинул декан со своей доченькой.
— Я ходил за чаем, и ты знаешь, что я не переношу этого сноба, ещё с того времени, как он пытался отнять у нас нашего мальчика, а сколько писал жалоб, сколько было проверок.
— Не доказано, что был он.
— Галина, мы знаем правду, этого достаточно.
— Кира, проходи, не стой в дверях, — сказала Галина Петровна, забирая у своего мужа стакан с чаем.
— Как он? — спросила, подходя к Максу.
— Спит, врач заходил, сказал, что нам не стоит волноваться, операция прошла успешно. Но я все равно хотела остаться здесь ночевать,
пока не узнала, что ты останешься. Тебе будет не тяжело, всё-таки учеба?
— Даже не думай, Галина, поедешь домой, как миленькая.
— Я только спрашиваю.
— Конечно, как будто я не вижу, куда ты клонишь. Если Кира захотела переночевать в палате Максима, пускай ночует, а мы утром приедем. Тем более врач тебе уже все разжевал. Поехали, сейчас вон давление скакануло, думаешь, я не видел, как ты таблеточку выпила?
— Да что же ты такой внимательный, — заворчала Галина Петровна, и я не могла не улыбнуться.
Такие милые родители у Максима.
— Запиши свой номер, а то я без очков не вижу, — сказал Владимир Аркадьевич, вытаскивая из кармана брюк телефон.
— Конечно.
— Звони, если что, и запиши мой, там вроде как “свой” подписан.
— Готово.
— Вова, куда мы поедем, давай, хотя бы до вечера подождем.
— Галина, наш сын спит, ему нужен покой и уж точно не твои слезы и беспокойство.
— Вова.
— Дорогая, поехали, нам нужно приготовить что-нибудь для Киры и Максима, еда здесь отвратительная.
— Ох, я не подумала.
— А должна была. Всё иди, спускайся, я тебя догоню.
Галина Петровна обняла меня, погладила Максима и посеменила к выходу.
— Пускай лучше кухню забаррикадирует, чем здесь будет изводиться. Я позвоню к вечеру, может быть, проснется или будут какие-то изменения, — сказала Владимир Аркадьевич.
— Конечно.
— Тогда я пошел.
— Владимир Аркадьевич,
— Что?
— Спасибо, что заступились.
— Глупости, я сделал то, что должен был, тем более мне было в удовольствие выгнать высокомерного гуся, — фыркнул отец Максима и вышел и палаты.
А я, опустошённая за день, села на диван. Думала, сейчас посижу, достану конспекты и буду читать, фигушки, как сидела, так и отключилась.
Проснулась, только когда за окнами было темно. И разбудил меня, как оказалось разговор медсестры, которая устанавливала капельницу и Максима. Подождала пока она уйдет и только после этого быстренько встала и подошла к кровати Максима.
— Как ты? — спросила ласково.
— Не так плохо, как ты думаешь, — улыбнулся Макс.
— Ты меня напугал.
— Сам испугался, что больше тебя не увижу.
— Макс, — опустила взгляд, наполненный непролитыми слезами.
— Принцесса, не грусти.
— Это из-за меня, не нужно было оставлять тебя в машине.
— Глупости. Так сложились обстоятельства. И твоей вины здесь нет.
— Есть.
— Поверь, нет твоей вины, это все небольшая неисправность в машине.
— Правда?
— Правда, а теперь наклонись, я тебя поцелую.
— Что?
— Принцесса, ты же расслышала.
— У тебя губы все в ранках, вдруг я сделаю тебе больно? — смущенно спросила, наклоняясь к Максу.
— Не сделаешь, — сказал возле моих губ.
Закрыв глаза, только коснулась губами Максима, как раздался насмешливый голос Вахи.
— Вижу, брат, ты полном порядке.
Максим
Боль. Темнота. Яркий свет, ослепляющий глаза. Всё вращается перед глазами, и вот уже я сижу на стуле в темном помещении.
— Что за? — замолкаю, встречаясь взглядом с самим собой.
Это как смотреть в зеркало, такой же я, сидит напротив на стуле в расслабленной позе и ухмыляется.
— Привет, Максим.
— У меня галлюцинации?
— Какие галлюцинации? Ты в отключке, — вновь знакомая усмешка.
— Мне это снится? — осматриваюсь, ни окон, ни дверей, только обшарпанные бетонные стены и один фонарь над головой, издающий раздражающий скрип.
— Сомневаюсь, во сне ты менее осознанно мыслишь, — рассуждает мой двойник.
— Тогда, что происходит?
— Всего лишь разговор по душам с самим собой. Хотя, можешь списать всё на игру сознания, я не против.
— Разговор по душам?
— О да-а-а, знаешь, сколько я этого ждал?
— Не знаю.
— Долго. Ты хотя бы раз попробовал советоваться со мной? Искать ответы внутри? А не у чужих людей, которые не знают тебя, так хорошо, как я.
— Бред, — растираю ладонями лицо.
— Проще назвать происходящее бредом, чем разобраться во всем, ведь так? Ты всегда мыслишь поверхностно, боясь нырнуть глубже. Ты трус и тряпка, а ещё нюня. Дал чувствам волю, расслабился и, пожалуйста, ты здесь, как чокнутый, слушаешь меня, а Кира где-то там одна, беззащитная, рядом с Ивлевым. Интересно, на что способен богатый буратино, сможет ли он воспользоваться беззащитностью девушки?
— Заткнись!
— Ты боишься, — улыбается двойник.
— Если кто из нас чокнутый, то это ты.
— Увы, я не чокнутый, а обиженный, брошенный мальчик, — на месте взрослого меня появляется моя девятилетняя копия.
— Прекрасно, — усмехаюсь. — Что дальше?
— Скажи, почему ты продолжаешь пытаться, всем понравится?
— Я не пытаюсь.
— Врешь! — кричит ребенок. — Твои обещания. Зачем они нужны им? Они всё равно нас не любят, никто нас не полюбит, даже она, — мальчик вновь исчезает и на месте появляется взрослая копия.
— Пацан дело говорит. Ты живешь в угоду другим, в надежде, что они оценят, но они настолько привыкли, что принимают это как должное. Ты так любил бокс, хотел посвятить этому жизнь, но один разговор с родителями, одно обещание и ты учишься, как проклятый, чтобы принести им красный диплом в зубах, а получаешь только жалкое “молодец”. Второе образование получил из-за грязных слов родной матери. И что думаешь, её это тронуло? Она тобой гордилась? Ей плевать на все, кроме денег, которые ты выплачиваешь. Твой партнер и друг, которого ты так ценишь, да ему плевать на тебя. Думаешь, твоё слово вызвало уважение? Нет. Думаешь, она сможет полюбить тебя, так как ты её? Нет. Ты слишком жалок, нерешителен, раним. Ты никому не нужен.
— Замолчи, — швырнул стул в стену.
— Она достойна лучшего, того кто будет решительней, кто сможет сделать её счастливой.
— Она моя! — сношу свою копию и прижимаю его за грудки к стене.
— Нет, ты сам отшил её, когда она была готова упасть в твои объятья. Ты упустил шанс, — моя копия смеялась.
— Замолчи!
— Замолчу, когда ты прекратишь быть таким жалким. Где твоё стремление к победе? Перестань жить для других, выполняя их желания. Живи для себя, сделай счастливой любимую женщину, заведи семью. Начни жить, ведь ты давно не брошенный, беззащитный мальчишка.
Открыв глаза, часто задышал, даже попытался сесть, как почувствовал адскую боль.
— Не двигайтесь так резко, вам нужен покой, — сказала медсестра, устанавливая мне капельницу.
— Где я?
— В больнице, вы не помните, как попали в аварию? — нахмурилась медсестра.
