Я надеялась, что Алекс заскучает, поймет, что донес свою точку зрения, и уйдет, но его мотоцикл все еще стоит на подъездной дорожке, так что, похоже, мне чертовски не повезло. Это может означать только одно: Алекс Моретти пробрался в мой дом.
Глава 13.
— Хватит нести чушь. Ты врешь.— Мое сердце опускается до самого дна, когда я слышу голос отца. — Нет абсолютно никакого способа…
Я чуть не спотыкаюсь о собственные ноги, когда спешу на кухню, пульс сильно отдаётся в конечностях. У меня такое чувство, что я сейчас упаду в обморок. Когда бросаюсь в дверной проем, чудо из чудес, папина рука не сжимает горло Алекса. Я едва ли знаю, что делать с собой, когда вижу, как Алекс, прислонившийся к холодильнику, совершенно как дома, как будто он был здесь уже тысячу раз, смотрит на меня и подмигивает. Большая часть его чернил скрыта рубашкой с длинными рукавами, но замысловатый узор, похожий на виноградные лозы и шипы, тянущийся вверх по правой стороне шеи, все еще очень заметен, как и тыльные стороны его рук. Эти чернила просто невозможно спрятать. Не то чтобы Алекс выглядел даже отдаленно ошеломлённым тем фактом, что его работы выставлены на всеобщее обозрение.
— Сильвер! — Папа улыбается через плечо, когда замечает, что я стою у него за спиной. — Извини, дорогая, я только что получил твое сообщение. Твой друг Алекс рассказывал мне, что он познакомился с Полом Райдером на шоу «Денвер Блюз» в прошлом году. Помнишь, в прошлом году мы с твоей мамой тоже ходили смотреть «Денвер Блюз»? Я бы потерял самообладание, если бы мне удалось пожать руку Полу. Сильвер не такой уж большой поклонник. Я не знаю, что сделал, чтобы заслужить дочь, которая не ценит хорошую музыку.
В любое другое время я бы никогда не позволила такой хитрой подколке от папы улететь, но сегодня ее почти не слышу. Слишком занята тем, что сверлю дырки в голове Алекса.
— Что ты здесь делаешь, Алекс? — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, но тревога борется с гневом, и битва между этими двумя враждующими эмоциями затрудняет притворное спокойствие.
— У нас была договоренность. Я заплатил за два урока. Мы договорились, что сегодня после школы у нас будет первый.
Не устраивай сцен перед папой. Не устраивай сцен перед папой.
Все мое тело покалывает. Я почти уверена, что на виске пульсирует вена.
— Я же сказала, что не могу включить тебя в свое расписание. У меня сейчас слишком много всего происходит. Я пыталась вернуть тебе твои деньги сегодня утром, помнишь?
Папа делает большой глоток из бутылки пива, которую держит в руке.
— Я думал, ты пытаешься накопить денег на новую покраску для Новы, Сил. А теперь ты отказываешься от наличных денег? И вообще. Ты же почти не занята. Большую часть времени ты проводишь в хандре, уткнувшись носом в книгу.
Я мрачно улыбаюсь ему, сжав губы в непроницаемую линию.
— А я думала, что мне придется взять Макса на тренировку, потому что у тебя была работа, которую ты должен был сделать. Теперь ты говоришь о музыке, пьешь пиво и развлекаешься с абсолютно незнакомым человеком?
Папа смеется.
— Просто пытаюсь познакомиться с твоими друзьями, дорогая. И если ты собираешься кататься на заднем сиденье мотоцикла, то я подумал, что нет ничего плохого в том, чтобы встретиться с парнем, который будет управлять им.
— Папа! Я не собираюсь кататься на заднем сиденье мотоцикла! Мы с Алексом даже толком не знаем друг друга.
Папа даже не пытается скрыть своего удивленного недоверия.
— Ну ладно, малыш. Как скажешь. Ну что ж, Алекс, было приятно познакомиться. Надеюсь, урок пройдет хорошо. Я освободил для тебя немного места в гараже. Но не создавай слишком много шума. Твоя мама убьет меня, если соседи начнут жаловаться.
В гараже холодно с открытой дверью, но я ни за что не закрою ее. Не хочу быть пойманной в ловушку в уединенном месте с любым парнем, не говоря уже о том, кто думает, что это нормально — так подставлять меня. Сидя на краю старинного папиного бильярдного стола, я в бешенстве настраиваю запасную гитару, которую использую для обучения, прижимаю инструмент к верхней части ноги, поворачиваю каждый тюнинг-колышек по очереди и затем бренчу, на мгновение прислушиваясь к звуку, чтобы найти идеальную ноту.
Алекс наблюдает за мной, скрестив руки на груди и слегка наклонив голову, его темные глаза непроницаемы. В сознании тысячи жгучих оскорблений предстают передо мной как оружие, каждое из которых молит о том, чтобы его бросили, швырнули или толкнули, но вместо этого я сдерживаю гнев, готовясь к этому проклятому уроку. Чем скорее мы начнем, тем скорее я смогу положить конец этой ерунде и покончить с этим.
— Сильвер. — Дождь с грохотом обрушивается на плоскую крышу гаража, звеня по медным трубам, свисающим с карниза у входной двери, но голос Алекса звучит так отчетливо, словно его рот прижат к раковине моего уха, и я слышу только его выдох. Выражение моего лица, когда я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, отнюдь не дружелюбно.
— Что?
— Я ни чья-то сучка, ясно? Если ты думаешь, что я когда-нибудь склонюсь перед Уивингом, то ты совсем меня не знаешь.
Я соскальзываю с края бильярдного стола и толкаю гитару в грудь Алекса.
— Мне все равно, что ты будешь делать.
— Конечно же, не все равно.
— Нет. — Расстегиваю защелки на жестком футляре от гитары и достаю свой собственный инструмент. Я играла на нем сегодня утром, но это привычка — все еще проверяю, чтобы убедиться, что каждая струна идеально настроена. Алекс подтягивает папин табурет на колесиках, садится на него и кладет гитару, которую я ему дала, на колени. Яркая вспышка молнии мелькает в небе над Хантер-Маунтин, ненадолго освещая тяжелые, набухшие облака. Мир за воротами гаража окрашен в железный цвет, бурлящий пурпуром и вспыхивающий серебром, когда электрический разряд превращает все лужи в расплавленный свинец.
Словно по какому-то невысказанному соглашению, мы с Алексом ждем грома. Ни один из нас не нарушает тишины, пока гулкий грохот не сотрясает небо и землю под нашими ногами.
— Мы начинаем с самого начала, — говорю я профессиональным тоном — своим учительским голосом. — Анатомия гитары. — Я верчу гитару в руках так, что ее основание покоится у меня на ногах. — Вот это головка грифа. — Я показываю на верхнюю часть гитары, где к струнам прикреплены колышки для настройки. — Вот это тот самый гриф. Эти стальные полосы лады. Ты меняешь тон и тональность того, что играешь…
— Тебя это волнует больше, чем ты готова признать, — говорит Алекс.
Я отрываю взгляд от гитары.
— Если ты не будешь обращать внимания даже на самую элементарную часть этого урока, то ничего не узнаешь.
— Ты наблюдаешь за мной, Сильвер. Я все время чувствую на себе твой взгляд. Думаешь, я не знаю, что ты была там, на футбольном поле, сидела под трибунами?
Моей обычной реакцией было бы мгновенное смущение, но не в этот раз. Он пересек черту, упоминая об этом. Во мне нет ничего другого, кроме как злости.
— И что ты хочешь от меня услышать? Невозможно отвести взгляд, когда машина мчится к краю обрыва и ты знаешь, что она вот-вот прорвется через защитный барьер и взорвется огненным шаром на скалах внизу, Алекс.
— Но ведь это было не только вчера, да? Ты наблюдала за мной последние две недели.
— Ты бы знал это, только если бы сам наблюдал за мной, — огрызаюсь я в ответ.
Он ухмыляется. Волосы взъерошены, кожа бледная, глаза темные, как грех. Его рот дергается, когда он ровно дышит в нос.
— У меня есть брат. Младший брат. Сейчас он на попечении. Я хочу быть его законным опекуном, когда мне исполнится восемнадцать, но сначала мне нужно произвести впечатление на Дархауэра. Я прошу тебя о помощи.
Значит у всего этого есть причина. Я знала, что так и должно быть, но не ожидала, что это будет именно так. У него есть маленький брат, и он хочет заботиться о нем. Я просто... не могу себе этого представить. Ни на секунду. Алекс точно не излучает вибрации ответственного, выступающего в роли отца типа.
