– Ты чертовски права, моя мышка.
А затем Рома резко подаётся ко мне и вновь целует. А я вновь плыву.
Зачем вообще думать о том, что будет, когда так круто наслаждаться тем, что есть?
Именно – незачем.
Мы целуемся так долго, прерываясь лишь на короткие мгновения, чтобы глотнуть воздуха, что, когда окончательно отрываемся друг от друга, поляну на которой мы лежим, уже заливает лунный свет. Как же быстро наступила ночь…
– А вот и звёзды, – улыбается Рома, задрав голову.
Тоже смотрю на небо и восторженно закусываю нижнюю губу – потрясающе! Звёзд так много, они такие яркие, словно драгоценные камни на чёрном бархатном полотне.
А затем Рома поднимается и протягивает мне руку. Поднимаюсь следом, чтобы быть развёрнутой спиной к нему.
– Офигенный вид, да? – шепчет он мне на ухо.
Ночной город с высоты птичьего полёта… Как и звёзды, его разноцветные огни раскинулись далеко за пределы видимого. Супер…
– Да… Спасибо тебе, Ром.
– Не за что, мышка, – тихо смеётся он и обнимает меня со спины, укладывая подбородок на моё плечо. – Рад, что именно я привёл тебя сюда.
Сцена семнадцатая
От вибрации входящего вызова на телефон я дёргаюсь, словно в меня бьёт молния. Мы сидим на небольшом обрыве, свесив ноги вниз, и любуемся видами. Но чтобы Рома ничего не заподозрил, мне приходится встать и отойти.
Звонит мама. А часы показывают 12.15. Спокойно ложиться спать, не дожидаясь меня, она не захотела. Блин. Мысленно прошу у неё прощения, скидывая вызов и быстро строчу эсэмэс: «Со мной всё в порядке. Обещаю объяснить своё свинское поведение, как только смогу. Прости. Пожалуйста, не переживай за меня».
Жду минуту ответного сообщения, и оно приходит: «Ты изначально не планировала прийти вовремя, да? Обещаю, если ты вернёшься целой и невредимой, то будешь наказана».
«Понимаю, но помни, что я тебя очень-очень люблю!»
«Нет, дорогая, наказание будет самым строгим!»
«Очень-очень, мам! Ты самая лучшая мама во всем мире!»
«Лучшим в мире матерям не врут собственные дети».
«Я обещаю объяснить… (смайлик с нимбом)».
«А я обещаю послушать и наказать».
Тяжело вздыхаю и возвращаюсь к Роме. Я конечно же понимаю, что поступаю плохо, но разве сердцу прикажешь? Тем более что со мной и правда всё в порядке. Жива и невредима. Такой и вернусь домой. Чтобы наверняка просидеть там остаток жизни… Да уж, здесь я учла далеко не всё… Но всё же меркантильно надеюсь растопить мамино доброе сердце своим дочкиным обаянием. Хуже будет, если об этом узнает папа…
– Всё в порядке? – вырывает меня из безрадостных мыслей голос Ромы.
– Да… Подруга, – пытаюсь я улыбнуться, обхватывая плечи руками.
– Замёрзла?
Если только чуть-чуть, а то, что дрожу, так это расшалившиеся нервы. Но я всё равно киваю, преследуя некоторую цель. И Рома не разочаровывает, отодвигаясь от обрыва и хлопая ладонью по траве перед собой:
– Иди сюда. Согрею.
Два раза предлагать мне не нужно. Сажусь в его объятья, накрывая его руки на моём животе своими и кладу голову на его плечо. Хорошо… Вид классный, компания ещё лучше. Ну как я могу захотеть домой? Никак.
– А куда ты планируешь отправиться? – спрашиваю я тихо спустя какое-то время.
– Для начала в Сочи. – Я чувствую, как дергается вверх его плечо.
– А потом?
– Было бы круто свалить в другую страну. Где вообще нет зимы, – слышу я улыбку в его голосе. – Не люблю холод, снег и… – он замолкает на секунду, а затем выдыхает: – Новый год.
– Почему? – удивляюсь я, чуть повернув к нему лицо.
– Из-за мамы, – печально улыбается он. – Она умерла в канун одного из них. Мне кажется, в другом климате будет легче поменять к нему отношение. Ну знаешь, другая обстановка, новые впечатления.
– Разумно, – соглашаюсь я, мысленно ужасаясь его судьбе. В такой праздник потерять маму… Не представляю, как он с этим справился. Но чем больше я его узнаю, тем больше поражаюсь его силе духа и рациональности.
– И… раз мы коснулись этой темы, – прижимается он губами к моему лбу. – Я обещал тебе рассказать…
– Недоверие к любви, как-то связанно с твоей мамой? – вновь удивляюсь я.
– С обоими родителями, да, – кивает он. – Мой отец… Он никогда не был примерным семьянином, но мама его любила. Терпела его измены, пренебрежение своих чувств, гордости, редкие, но побои. Она. Его. Любила. То есть в тот момент, когда её сердце и разум поглотило это чувство, она больше не принадлежала себе. Теперь она принадлежала мерзавцу, вытирающему о её личность ноги. И несмотря на это, она искренне считала, что он тоже её любит. Просто человек тяжёлый. Понимаешь, к чему я веду? Любовь делает нас слепыми, глупыми, не нами. Мы начинаем завесить от одного конкретного человека. А значит, становимся слабаками. Отец только подтвердил мою теорию. Когда мама заболела, выяснилось, что он всё-таки её любил. Как умел, что называется. В своём же духе он и демонстрировал боль оттого, что вскоре её не станет. На мне. Стал чаще пить и избивать меня, маму-то не мог, она и так едва дышала. С её смертью всё ухудшилось стократно. Мне до сих пор в такие периоды приходится сбегать из дома, как ты успела заметить, – усмехается он, а я не дышу, ловя каждое его слово и боясь представлять то, что он пережил. Совсем не удивительно, что он не верит в любовь. Любой, услышав его историю, даже спорить с ним бы не стал. Это ужасно. – Он всё ещё её любит. Напившись, крушит мебель или меня, если под рукой, а потом пускает сопли не хуже любой истерички. Он всё ещё слаб.
Рома замолкает, а я не могу отвести от него глаз, абсолютно не представляя, что сказать… И потом, что ни говори, изменить его судьбу, чтобы и изменить
